Не отпуская руки-ледышки, он повел сестру на второй этаж.

Когда они оказались в маленьком коридоре возле комнаты, девушка остановилась и прислушалась:

— Виталя, они снова здесь!

— Тише, замолчи! — Детектив, держась за перила, вглядывался в темноту.

Он ничего не видел, но звуки вернулись, дом снова наполнился ими, кто-то поднимался по скрипучей лестнице, тяжко вздыхая, и Виталий, метнувшись в комнату, взял фонарь и, включив его на всю мощь, осветил лестницу.

Ему показалось: что-то черное метнулось в угол, черное с крыльями, будто летучая мышь. Может быть, это и была летучая мышь, неизвестно как залетевшая в дом и поселившаяся здесь, как ей казалось, навечно. Но это экзотическое животное не могло подниматься по лестнице, шаркать, вздыхать, скрипеть…

Света подавила крик:

— Ты видел? Что это?

— Летучая мышь, — буркнул Виталий. — Пойдем спать.

— Но мышь не может, не должна… — Света задыхалась, тонкие губы посинели, зрачки расширились. — Что тут творится, Виталя?

Громов увлек ее в комнату и потрогал деревянную дверь.

— Сейчас ты ляжешь спать на кровати, а я запру дверь. — Он проверил засов, и тот противно скрипнул. — Сюда не проберется никто, верь мне, пожалуйста. А завтра мы выгоним нечистую силу из дома.

Света залезла на кровать и, укутавшись одеялом, тихо всхлипывала.

Громов, открыв шкаф, вытащил оттуда несколько подушек, еще один комплект белья и, соорудив себе что-то вроде мягкого матраса, улегся, стараясь заснуть. Но кто-то невидимый, вероятно, задался целью оставить молодых людей без сна. Он пыхтел, скрипел, подкашливал, шаркал, потом звуки переместились на потолок, словно кто-то на чердаке стирал белье на стиральной доске. Потом послышалось мяуканье кота, ворчание собаки, писк, визг…

— Мы не осмотрели чердак, — прошептала Света.

— Там никого нет, — уверенно ответил детектив. — Собаке и коту сюда не пробраться. Дед законопатил все щели, чтобы дом не осаждали крысы и мыши. На предложение дяди Вадима завести кошку он категорически отказался.

Девушка торопливо перекрестилась:

— О господи!

— Спи! — Виталий сам укрылся с головой простыней.

Но это не помогло: брат и сестра до рассвета не сомкнули глаз. Они задремали только под утро, когда солнце немного позолотило верхушки старых яблонь, задремали, не замечая и не слыша ничего и никого.

Краснодар, 1945 год

Сергей Воронцов, сидя в кабинете, пытался курить, подражая начальнику Курилину, но у него ничего не выходило.

Едкий дым забивал легкие, мешал дышать, и, плюнув на курение, по его мнению, придававшее солидность, лейтенант бросил початую пачку в ящик стола, подумав, что содержимое ящичков давно нуждается в ревизии.

Чего только там не было! Обертки от конфет и печенья, черновики, почему-то не отправленные в корзину для мусора, старые перьевые ручки и изгрызенные карандаши.

Снова дернув ящик за металлическую ручку, уже давно готовую отвалиться, он пошарил в мусоре, выудил коробку из-под леденцов, сунул один в рот и потянулся за стаканом, в котором остывал крепкий, почти черного цвета, чай.

Сделать глоток очень сладкого (Сергей любил класть не менее трех кусочков сахара) чая ему помешал такой же молоденький безусый лейтенант Женя Кравченко, несколько месяцев назад помогавший следить за бывшими партизанами и Годлевской.

— Слыхал новости? — Не поздоровавшись, он плюхнулся на стул рядом с Воронцовым, и его круглое мальчишеское лицо побледнело.

Воронцов отставил стакан.

— Какие новости? — спросил он без интереса.

У офицера НКВД каждый день наполнен новостями.

— Самые главные. — Женя посмотрел на него расширенными от удивления карими, с золотыми искорками, глазами. — Значит, твой непосредственный начальник не поставил тебя в известность. Странно.

— И что же такого должен был сказать мне Курилин? — ехидно спросил лейтенант.

Кравченко тыльной стороной ладони вытер бисеринки пота, выступившие на круглом лице.

— Помнишь, мы следили за этими тремя? — прошептал он испуганно и икнул. Острый кадык натянул кожу на тонкой шее.

Сергей почувствовал неприятный холодок. Он не уточнил, о каких троих идет речь, сразу поняв, что коллега говорит о Годлевской, Куропаткине и Боголепове.

— Что с ними? — выпалил он, хватаясь за ручку подстаканника, как за спасательный круг. — С ними что-то произошло?

Женя порывисто задышал, расстегивая тугой ворот гимнастерки.

— Они мертвы, Сережа. Все трое. — Воронцов сильно дернул ручку подстаканника, и черная жидкость, растекаясь по столу, закапала на пол.

Лейтенант подскочил, вытирая чай чистыми листами бумаги, сразу превращавшимися в кашу и размазывавшимися по гладкой поверхности стола. Тогда юноша достал платок и принялся упорно бороться с черной жидкостью, избегая смотреть на Кравченко.

— Откуда ты знаешь?

— Вовка с нашей секретаршей Танькой мутит, ну, а та и получила эти сведения, — признался Женя. — Вроде криминала никакого. Годлевская ночью возвращалась домой с работы… Ты в курсе, что она готовилась поступать на артистку, но для начала устроилась в Клуб железнодорожников? В тот день спектакль около полуночи закончился. Чтобы пройти к дому, ей нужно было переходить железнодорожные пути. Ну, и попала она под перевод стрелок. Видать, сильно ей ногу придавило, сама вытащить не смогла. А тут товарный… Сам знаешь, в районе развилки на окраине какая темень. Машинист ее только тогда заметил, когда уже тормозить было поздно. Ну, и… — Он поежился. — Здорово изуродовало бабу. Танька говорила: ее стошнило, когда она на снимки взглянула.

— А Куропаткин? Тоже попал под поезд? — Сергей сознавал нелепость, глупость вопроса, но надо было что-то спросить.

От молчания хотелось кричать и бить по мокрой поверхности стола.

— С тем вроде все чин по чину. — Женя вздохнул и чуть покраснел, словно подсказывая, что не верит в свои слова. — Сердечный приступ… Жена вовремя врачей не вызвала, потому что ночью это случилось. Умер во сне. Легкая смерть.

— Легкая, действительно легкая, — прошептал Воронцов. — А Боголепов? Неужели и он? Самый крепкий, самый…

— А вот с Боголеповым история поинтереснее будет. — Женя закусил губу. — Повесился наш Боголепов в сарае. Утром его сын отыскал. Говорят, гвоздь в потолок вбил, потом соорудил из него крючок, прицепил к нему веревку — и…

Воронцов сжал пальцами виски. Голова раскалывалась, в ушах словно стрекотали цикады.