Почему нам все помогают? Из уважения к папе. По крайней мере, только это я и слышу целую неделю. Стоит сказать спасибо, как мне отвечают: «Пожалуйста. Твой папа – он был замечательный человек». Когда я завожу: «Но вы вовсе не обязаны…», меня прерывают рассказом о моем же отце. Как без него пусто в Верона-ков. Как его всем не хватает. Мистер Ходжсон, например, поведал, что его жена два последних месяца беременности с постели не вставала – так папа для них бесплатную доставку еды организовал, хотя его даже не просили.

– Он говорил, что это на кухне якобы оставалось, – усмехается мистер Ходжсон. – Ну да, как же! Все блюда были с пылу с жару и вдобавок – ее любимые.

Сыну Ходжсонов уже десять лет, а я ничего не знал. Но, раз такое дело, я, конечно, принял в подарок деревянную подставку для растений. Мистер Ходжсон сам ее смастерил, а миссис Ходжсон приплюсовала горшочки с базиликом, кориандром, петрушкой и мятой.

Итак, пол в патио чистый; поливаю пряные травы в горшочках. Не сразу замечаю: на аллее кто-то ждет.

Вид у Элли нерешительный. И это не ее вина. Я сам выгляжу так, будто вот-вот с катушек съеду. Добро пожаловать в личный (с) ад Джонаса Дэниэлса.

– Привет, – говорит Элли. – Просто хотела сообщить, что мистер Томас почти закончил с буквами на фасаде. Сходишь посмотреть?

– Да, уже иду. Спасибо.

Мистер Томас с самого начала был руками и ногами «за» преобразования в ресторане. Ему прямо не сиделось на собственном рабочем месте (он держит хозяйственный магазин по соседству). Каждый день мистер Томас ходит к нам, предлагает то краску, то гвозди – ну и личную помощь заодно.

Что касается букв, которые составят новое название, – с ними отдельная история. Сайлас вместе с Исааком выкопали их, по одной, на нескольких блошиных рынках соседних городков. Раньше буквы, вероятно, красовались на фасадах и воротах усадеб и вилл. Таким образом, слово «БИСТРО» будет у нас из кованого металла, местами покрытого ржавчиной.

У входа стоят Исаак и Бека, Сайлас и Феликс. Исаак сегодня все утро посвятил уборке. Вычистил санузлы, отскреб грязь от плинтусов. Бека помогала на кухне – рвала на кусочки салатные листья и под руководством шеф-повара готовила соусы для салатов. Не иначе во Вселенной какая-нибудь планета с орбиты сошла.

Мистер Томас стоит на лестнице, уровнем вымеряет, ровно или нет закреплена буква «О». Кричит сверху:

– Нормально смотрится?

– Отлично! – отзывается Феликс.

Мистер Томас спустился, теперь мне видна вся надпись полностью. Буквы разнокалиберные, но под словом «ТОНИ» Выглядят очень стильно. Элли была права. Слово «БИСТРО» добавляет уюта. Старинные буквы идеальны, потому что они… не идеальны. Близки по духу самой сути ресторана, каким папа его создал, каким любил. Классика с налетом новизны. Никакого пафоса, никакого задирания цен.

Сайлас обнимает Исаака за плечи.

– А ничего смотрится наша находочка, братишка.

Исаак сияет от гордости.

– Молодец ты, Джонас, – тихо произносит Феликс, сжимая мою руку.

– Буквы нашли Сайлас с Исааком.

– Да я не про буквы. Я про все в целом. Для меня это непросто было бы. Старое дерево – оно, знаешь ли, при шторме хряп – и надвое.

– Дерево? – переспрашиваю, округлив глаза.

Виви и с Феликсом прошлые жизни обсуждала, выходит?

Феликс смеется.

– Ну да. Старое дерево, говорю, што́рма не выдерживает, а молодое, гибкое – только гнется, но не ломается.

Стоим, молчим. Морщу лоб. Все равно не понимаю про деревья. Тогда Феликс хлопает меня по спине.

– Ты нас гибче сделал, Mani.

И уходит на кухню.

Благодарю мистера Томаса, помогаю ему оттащить стремянку в магазин. Когда возвращаюсь, все уже в ресторане.

Я один здесь, у входа, и в то же время – не один. В этом-то и штука.

* * *

Еду к Виви в больницу. Небо синее, безоблачное. Дорога длинная, но это и хорошо. Это мне на пользу. Мой мозг – будто конверт, который так набили, что запечатать не получается. Значит, надо избавиться от части бумаг. Думаю о папе – понравились бы ему наши преобразования? О вечеринке – как она пройдет, не упустил ли я чего-нибудь важного? Думаю о Виви. Наверно, ей очень больно, да и в больнице лежать – тоска зеленая. Как себя с ней вести? Как Виви себя со мной поведет, когда ее выпишут?

Мысли приятными не назовешь. Зато место в мозгу освободилось. Уже не так голову распирает.

В больницу вхожу не сразу. Тяну время. Делаю глубокие вдохи.

Мне дают бейджик посетителя. Руки слегка дрожат, когда я расплачиваюсь за цветы в больничном магазинчике. Надо было что-нибудь не столь банальное придумать. Виви на моем месте уж точно придумала бы необычный подарок. Почему я не догадался приготовить для нее черешневый коблер, как тогда, в наш первый вечер? «Надо было», «надо было», «надо было». Эти слова – будто надоедливые собачонки; хватают меня за штаны, куда бы я ни шел.

У дверей палаты я слышу только собственное тяжелое дыхание. Больше никаких звуков.

Шагаю через порог. Виви сидит в постели, обложенная подушками, ковыряет вилкой размороженный полуфабрикат из тех, что в больницах почему-то называют едой. Левая рука на синей перевязи. Гипс прячет часть ключицы и уходит под рубашку. Виви выглядит совсем девочкой – наверно, потому что не накрашена. Я так рад, что она в сознании и даже может есть, что чуть не падаю на колени прямо в дверях.

Виви поднимает взгляд. Нижняя губа у нее дрожит, это даже на расстоянии видно.

– Джонас?

Голос дрожит тоже.

– Привет, Вив.

Делаю шаг вперед, улыбаюсь. А Виви – она отшатывается.

– Ты чего притащился?

Застываю на месте. Не такого приема я ждал. Спокойно, Джонас. Может, она во мне видит виновника аварии? В руках неприятно шуршит целлофан, которым обернуты цветы. Это потому, что я слишком сильно стиснул стебли.

Виви готова разрыдаться.

– Я тебя чуть не угробила, Джонас. В тот вечер, когда ты со мной поехал. Ты бы должен злиться на меня. Да что там злиться – ты бы должен мою фотку на стену повесить вместо мишени и дротики в нее метать. А ты навещать меня вздумал. У тебя с головой не в порядке, что ли?

По ощущениям, я добрых пять минут въезжаю в ситуацию. Виви, значит, себя винит? Подхожу к ней ближе. Надо коснуться ее руки, убедиться, что она жива, что она – здесь.

– С головой у меня в порядке. Вив, я не сержусь. Совсем не сержусь на тебя. Да и за что сердиться? Мне так жаль тебя, ужасно жаль.

Глаза у Виви расширяются, взгляд становится диким.

– Я в твоей жалости не нуждаюсь! Зачем ты вообще пришел? Зачем?!