Привычный и стандартный, давно отработанный текст.

Марина Николаевна Сторожева. Обычная российская женщина средних лет. Интеллигентной профессии, прилично образованная, безусловно начитанная – в юности наверняка охватила всю классику, от Золя до Достоевского. Когда-то мечтательница и фантазерка. Но жизнь покрутила и здорово «исправила» эту оплошность. Хотя глубоко в душе Марина Сторожева осталась все той же наивной и чистой девочкой, способной на многое. А не дают!

Честная, ответственная, умеющая дружить. Хорошая дочь, безусловно, хорошая мать. Правда, у дочки много претензий. Но ничего, подрастет, хлебнет и поймет ее. И они станут друзьями.

Марина Сторожева, среднестатистическая, обычная русская женщина. Имя им – легион. Живут они в больших и малых городах, в деревнях и в поселках. В центре страны и на ее окраине, совсем далеко.

Счастливые и не очень. Красивые и обычные. Удачливые и несчастливые. И они – вся Россия! И все держится на них, все.

Милые мои читательницы и поклонницы! Я вас люблю.

Я, старый скептик и циник, брюзга и зануда, люблю вас искренне и крепко, от всей своей некрасивой души. И каждый раз, получая такое письмо, я умиляюсь до слез. Умиляюсь и радуюсь, честное слово! Кажется, только вы и остались! Только вы, верящие в меня и любящие меня. Низкий поклон!

Может, и во мне осталось что-то хорошее? Хотя бы чуть-чуть, а?

А если осталось, то только благодаря вам.

И это тоже чистая правда.

Умерла жена Геннадия, Любочкина мама. Все понимали, что это скоро случится, и, думаю, втайне этого ждали. Сколько лет страдал человек, сколько лет мучились близкие. И все равно, когда уходит близкий человек, принять это невозможно.

Бедная, бедная, бедная.

Пятнадцать лет полной недвижимости, вегетативного состояния. Говорили, что вначале, в первые годы, она все понимала. Понимала, что эта кошмарная болезнь неизлечима и ей никогда не подняться. Она понимала и то, что ее болезнь сковала по рукам и ногам не только ее, но и ее близких. Господи, какие, наверное, страшные мысли лезли ей в голову. Она не могла обнять дочь, поговорить с мужем. Она даже не могла добровольно уйти из жизни – у нее не работали руки и ноги.

Какая страшная, дикая и жестокая судьба.

Говорили, что в молодости она была яркой, красивой, отчаянной. Ей многое было дано – она прекрасно пела, хорошо рисовала, была прекрасной хозяйкой. Геннадий любил ее. Я это видела и понимала. Они хорошо и дружно жили, растили любимую дочь.

И – всё. Годы страданий, мучений и страшный итог.

– Она отмучилась, – коротко сказал Геннадий. – Слава богу, ей теперь легче. Сколько можно было страдать?

Да, отмучилась. Наверное, правильно.

Но мне все равно было неловко слышать эти слова. Я чувствовала свою вину перед ней. Пусть она про меня и не знала. И это со мной навсегда.

А через месяц Геннадий сделал мне предложение.

Я была ошеломлена – всего через месяц! Но он сказал, все это – условности. Все придумано человеком – традиции, траур.

– Мы вместе столько лет. – Он усмехнулся. – Да просто смешно! К тому же, – добавил он, – ты так долго была в унизительном положении, что я чувствую перед тобой большую вину.

Я пыталась его разубедить, что это был и мой выбор и что его вины в этом нет. Но слушать он не стал, отмахнулся.

– А может, тебе надо подумать? Как там положено невесте – кажется, дня три? Или больше? Тоже традиция, да?

В его вопросе была ирония и сарказм.

А я схватилась за эту фразу и облегченно выдохнула:

– Да! Любой невесте надо подумать! И правильно, что так принято. Решение-то серьезное!

Он был недоволен, но больше ничего не сказал.

На сердце у меня было паршиво. Я не хотела замуж за Геннадия и ни разу не подумала, что хотела бы жить с ним семьей, быть с ним постоянно вместе.

Три дня на раздумье. Смешно. И это после почти четырех лет «совместной» жизни! Я понимаю, любая другая на моем месте была бы довольна.

Той ночью я не спала – перебирала свою жизнь и все эти годы с моим «женихом». И как я старалась найти в нем изъяны, как пыталась припомнить обиды! Но ничего не получалось.

Он был не капризен, не привередлив, не жаден и даже щедр. Он никогда не жаловался на судьбу и на усталость – непростая жизнь его закалила. Да, человеком он был неэмоциональным, скуповатым на комплименты. Он не любил шумные компании и выпивоны, презирал картежников, охотников и «банных дел мастеров». Но это не недостатки, а уж в нашем-то возрасте – неоспоримые достоинства. Он был аккуратен – в этом я могла убедиться тысячу раз. Мог спокойно поджарить на завтрак яичницу и заварить чай, не заставляя меня проснуться раньше его и подать. Он много и увлеченно работал, был прекрасным, заботливым отцом. И зятем он был хорошим – ценил тещу и никогда с ней не спорил. Он имел приятную наружность да и в интимной жизни был очень неплох. Он был по-ло-жи-тель-ным, мой любовник. Сложным, но положительным, порядочным и приличным человеком.

Что получалось? Да одни сплошные плюсы, вот что получалось! И повторяю – любая из тысячи женщин мечтала бы оказаться на моем месте! Боже, как же мне повезло!

Дальше шел столбец из его недостатков и того, что, собственно, отталкивало меня от него. Этот столбец был довольно скуден и короток, надо честно признаться.

Да, мы не стали духовно близки. Да, у нас разные вкусы и разные интересы. Например, он абсолютно равнодушен к музыке классической и любой, она его раздражает. Он не читает книг – ну, почти не читает. И с легким презрением относится к моей увлеченности поэзией. А я обожаю стихи. Он подтрунивает надо мной по этому поводу, называя поэзию «розовыми соплями». Он не киноман, как я, но это можно легко пережить – в кино я люблю ходить одна.

Он не любит море, а я его обожаю. Он любит пресную воду и холодные реки. Я люблю лес, он горы. Я никогда не встану на горные лыжи, потому что страшная трусиха. А он горнолыжник со стажем. Он человек спортивный, а я росомаха и тютя.

Что еще?

Он человек строгий и даже суровый, не прощающий предательства и ошибок друзьям и близким. Он поведал мне как-то – коротко и предельно сухо, – как в один день порвал отношения с старинным, еще школьным, другом. На мой взгляд – за какую-то нелепую и абсолютно пустяковую промашку. Я поразилась и вступила с ним в жаркий спор. Вернее, горячилась я. А он как отрезал:

– Марина, не обсуждается, все. Надо было ему думать мозгами, а не другим местом.