шпунтовый пояс. — Мне нужна честная игра хотя бы на одну восьмую дюйма! Слышите меня, заклепки?

— Полегче! Ослабьте нажим! — наперебой закричали скуловые стрингеры. — Не прижимайте нас так плотно к рамам!

— Ослабьте зажим! — закряхтели палубные бимсы, когда «Димбула» опасно накренилась. Мы уже сбили все колени о стрингеры и не можем даже пошевелиться. Ослабьте зажим, маленькие глупые зануды!

В следующий миг две идущие навстречу друг другу волны ударили в нос с обеих сторон и с ревом откатились в пене брызг.

— Полегче! — завопила форпиковая таранная переборка. — Мне так и хочется смяться, но я зажата со всех сторон. Полегче, вы, маленькие грязные кованные опилки! Мне нечем дышать!

Все сотни стальных листов, приклепанные к шпангоутам и составляющие наружную обшивку любого корабля, хором подхватили этот клич, поскольку каждому листу хотелось немного подвинуться, чему мешали заклепки.

— Мы тут ни при чем! Мы ничего не можем поделать! — забормотали заклепки в ответ. — Нас поставили сюда, чтобы мы держали вас, что мы и намерены делать; а вы только и делаете, что дергаете нас в разные стороны. Если бы вы сказали, что собираетесь делать дальше, мы могли бы обсудить наши действия.

— Если ощущения меня не обманывают, — заявила обшивка верхней палубы, а она была толщиной в целых четыре дюйма, — то каждая железка во мне дергается и тянет в разные стороны. Хотела бы я знать, какой в этом смысл? Друзья мои, давайте дружно приналяжем в каком-нибудь одном направлении.

— Можешь налегать куда тебе заблагорассудится, — проревела дымовая труба, — только на меня не рассчитывай. Чтобы сохранить равновесие, мне нужны все четырнадцать проволочных тросов, тянущих в противоположные стороны. Разве не так?

— Мы верим тебе, подружка! — пропели трубштаги сквозь стиснутые зубы, со звоном вибрируя под порывами ветра от макушки трубы до самой палубы.

— Вздор! Мы все должны тянуть в одну сторону, — повторила палуба. — В продольном направлении.

— Очень хорошо, — отозвались стрингеры, — в таком случае, перестань раздаваться в разные стороны, когда на тебя обрушивается вода. Достаточно вытянуться во всю длину — от носа к корме, а по краям можешь изогнуться вовнутрь, как поступаем все мы.

— Нет... никаких изгибов на концах! Только легкое искривление от одного борта к другому, с надежной опорой на каждое колено и маленькие приваренные кронштейны, — возразили палубные бимсы.

— Чепуха! — возопили стальные пиллерсы из глубокого и темного трюма. — Что вы там мелете насчет изгибов? Стоять следует ровно и прочно, как и надлежит хорошей круглой колонне, держащей на себе многие тонны веса, — вот так! Смотрите!

Огромная волна обрушилась на верхнюю палубу, и пиллерсы напряглись и застыли, сопротивляясь чудовищной нагрузке.

— Напрягаться по вертикали не так уж и плохо, — заявили рамы, протянувшиеся от одного борта до другого. — Но вы также должны расширяться и в стороны. Расширение — закон жизни, детки. Ну же, давайте! В стороны!

— А ну-ка, возвращайтесь обратно! — гневно огрызнулись палубные бимсы, когда море снова швырнуло корабль вверх и шпангоуты попытались раскрыться. — Возвращайтесь на место, безмозглые железки!

— Жесткость! Прочность! Устойчивость! — пыхтели паровые машины. — Абсолютная и безусловная — жесткость, устойчивость и прочность!

— Видите! — дружным хором захныкали заклепки. — Среди вас не найдется и пары частей, готовых действовать заодно, а вы еще пытаетесь обвинять нас! А ведь мы только и знаем, как пройти лист насквозь и вцепиться в него зубами с обеих сторон, чтобы он не мог пошевелиться.

— Во всяком случае, я хожу из стороны в сторону примерно на дюйм, — с торжеством сообщил шпунтовый пояс.

Он не погрешил против истины, и все днище корабля ощутило это на себе.

— В таком случае, от нас нет никакого толку, — всхлипнули заклепки днища. — Нам было приказано — ясно и недвусмысленно — никогда не сдвигаться и не растягиваться; а сейчас мы разойдемся, и море ворвется в трюмы, и мы все вместе отправимся на дно! Сначала нас обвиняют во всевозможных грехах, а теперь мы не можем даже утешиться сознанием того, что хорошо делали свою работу.

— Не рассказывайте никому о том, что я сейчас вам скажу, — шепотом попытался утешить их Пар, — но, между нами говоря, это должно было случиться рано или поздно. Вы должны были уступить самую чуточку, и вы это сделали. А теперь не поддавайтесь и стойте на своем, как раньше.

— И какой в этом смысл? — запричитали несколько сотен заклепок. — Мы сдались, мы уступили. И чем скорее мы признаемся, что не можем удержать корабль как одно целое и что наши маленькие головки вот-вот отлетят, тем лучше будет для всех. Ни одна каленая заклепка не способна выдержать подобного напряжения!

— Никто и никогда не рассчитывал, что кто-либо из вас выдержит его в одиночку. Разделите напряжение между собой, — посоветовал Пар.

— Пусть мою нагрузку возьмут на себя остальные. Лично я собираюсь выскочить, — сообщила заклепка в одном из передних листов обшивки.

— Если ты сдашься и сделаешь это, за тобой последуют остальные, — прошипел Пар. — На корабле нет ничего более заразительного, чем заклепки, выскакивающие из пазов одна за другой. Знавал я одного приятеля, похожего на тебя, — правда, он был на одну восьмую дюйма толще. Так вот, он стоял на пароходе водоизмещением всего-навсего в тысячу двести тонн, и теперь, оглядываясь назад, мне даже кажется, что он располагался в точности в том же месте, что и ты. Он выскочил во время волнения на море, причем оно было куда меньше, чем сейчас, напугав всех своих друзей на стыковой планке, и те последовали за ним, а листы обшивки стали открываться один за другим, словно печные дверцы, и мне пришлось прятаться в ближайшую полосу тумана, когда корабль пошел на дно.

— Но это просто позорно и бесчестно! — возмутилась заклепка. — Значит, он превосходил меня толщиной, а тоннаж того судна был вполовину меньше нашего? Жалкий маленький колышек! Мне стыдно за свое семейство, сэр. — И заклепка понадежнее устроилась на своем месте, а Пар едва слышно хмыкнул.

— Видишь ли, — продолжал