Новгородцы встретили его «с великою честью», многие знатные горожане поджидали великого князя далеко за стенами города, составив ему почетный эскорт. Изяслав не остался в долгу. Отстояв обедню в Святой Софии, он в тот же день устроил в княжеской резиденции на Городище щедрое угощение для всего города, «от мала и до велика». Наутро состоялось вече, на котором присутствовали и представители Пскова. Великий князь и тут выказал уважение к новгородским традициям: сам держал к народу речь, подчеркнув, что «пришел семо [сюда, то есть в Новгород], оставя Рускую землю, вас деля [ради вас] и ваших деля обид», и предложил вечу высказаться относительно войны с Юрием: «А гадайте, братие, како на нь [на Юрия] поити; а любо с ним мир возмем, пакы ли с ним ратью кончаимы». Сердца новгородцев были покорены. Вече дружным хором прославило Изяслава как достойного наследника своих великих предков: «Ты наш князь, ты наш Володимир [Мономах], ты наш Мьстислав!» В едином порыве новгородцы постановили идти с Изяславом всей землей на Суздаль «своих деля обид», оставив в городе одних лиц духовного звания, – «Бога молить». К новгородскому ополчению присоединились также псковичи и «корела».

Возглавив эту огромную рать, Изяслав, как и было условлено, соединился на устье Медведицы с Ростиславом Мстиславичем и двинулся оттуда вверх по Волге, в глубь Ростово-Суздальской земли. О Юрии не было ни слуха ни духа; вероятно, он готовил к обороне главные города своей волости – Ростов и Суздаль. Не встречая на пути никакого сопротивления, войско великого князя достигло города Кснятина (в устье большой Нерли), «и начаста городы его [Юрия] жечи и села и всю землю воевати обаполы [по обоим берегам] Волгы»; когда разорили дотла эту местность, пошли дальше к Угличу, а потом на устье Мологи.

Все это время Изяслав надеялся на приход черниговских князей. Но вскоре выяснилось, что те в бездействии стоят с полками в земле вятичей, «ожидаюча и зряча, что ся тамо учинить межю Гюргем и Изяславом». Стратегический замысел великого князя – нанести Юрию могучий удар силами общерусской коалиции – оказался сорван. Тем не менее Изяслав как ни в чем не бывало сказал брату, что обойдется и без черниговской помощи, «абы [лишь бы] с нами Бог был», и действительно, отпустил новгородцев с киевлянами воевать Ярославскую область. Ратные геройствовали на славу: разорили и сам Ярославль, и округу, «и полон мног принесоша, и много зла земли той створиша». Однако, когда они возвратились, сроки зимней кампании были уже на исходе: стоял конец марта, снег таял, начинали вскрываться реки, и вода, налившаяся поверх льда, уже доходила до брюха лошади («уже бысть тепло бяшеть, и бысть вода по Волзе и по Молозе по чреву коневи на леду»). К тому же в киевском войске «похромоша кони», видимо поранив ноги о крепкий наст.

27 марта, в Вербное воскресенье, Мстиславичи велели трубить отбой. Начинавшийся с такой помпой поход закончился без единого сражения. Ростово-Суздальская земля, несомненно, потерпела тяжкий урон. Новгородский летописец подсчитал, что союзное войско «по Волзе взяша 6 городок… а голов [пленников] взяшя 7000». Но это был только видимый успех.

По сути, Изяслав не добился ничего. Наиболее богатые, центральные области Юрьева княжества остались не затронутыми войной. «Смирить» суздальского князя не получилось, и даже новгородские «дани», захваченные ранее Юрием, не вернулись к прежним хозяевам.

V

Историю военного противостояния Изяслава Мстиславича и Юрия Долгорукого один современный историк удачно сравнил с раскачивающимися качелями: «Успех одной стороны неизбежно сменялся успехом другой, и чем выше возносился победитель, тем более крутым оказывалось его последующее падение. Причем амплитуда и частота колебаний постоянно росли»447. Именно в таком ключе и развивались дальнейшие события.

В Киеве Изяслава ждала дурная новость: бояре донесли, что в его отсутствие Ростислав Юрьевич подбивал киевлян и берендеев на измену, готовясь, в случае если бы «Бог отцу его помог», схватить весь «дом» Изяславов (семью великого князя) и завладеть великокняжеским столом. Изяслава убеждали, что изменнику не место в Русской земле: «А пусти и к отцю, то твои ворог, держиши [его] на свою голову».

Какую долю истины содержал этот навет, судить трудно. Суздальский летописец видел в произошедшем происки дьявола, который «вложи» клевету в сердце «мужам» великого князя. Да и сам Ростислав Юрьевич, призванный Изяславом в Киев, горячо клялся, что и в мыслях не имел ничего подобного: «Ако ни в уме своем, ни на сердце ми того не было». Он требовал у Изяслава полноценного судебного разбирательства с участием его обвинителей: «Пакы ли на мя кто молвить, князь ли который… мужь ли который, в хрестьяных или в поганых, а ты мене старей, а ты мя с ним и суди». Но Изяслав не дал ему «княжого суда», заподозрив, что Юрьевич хочет «заворожити» его, то есть рассорить со всеми подданными – с «хрестьяными» (русскими) и с «погаными» («черными клобуками»). Ростислава в тот же день посадили в ладью вместе с четырьмя его «отроками» и отправили в Суздаль. На остальную дружину его надели оковы, а «именье и оружье и коне» взяли в великокняжескую казну.

Прибыв к отцу, Ростислав из невинной жертвы клеветы преобразился в умелого разведчика, подготовившего почву для свержения Изяслава. Ударив челом отцу, он заявил: «Слышал есмь, оже хощеть тебе вся Руская земля и черный клобук. А поиди на нь [на Изяслава]»448. Изгнание сына стало для Юрия последним доводом для того, чтобы действовать против Изяслава более решительно. «Тако ли мне нету причастья в земли Русстеи и моим детем?!» – передает летописец его пафосное восклицание, которым он завершил беседу с Ростиславом.

24 июля449 1149 г., «скупив силу свою и половци», Юрий двинулся воевать племянника. Суздальское войско шло к Киеву хотя и напрямик – через землю вятичей, – но не слишком торопясь. Изяслав, извещенный черниговским князем Владимиром Давыдовичем о приближении дяди, успел отправить посольство в Новгород-Северский к Святославу Ольговичу с напоминанием о крестном целовании. Однако тот посадил послов великого князя под стражу на целую неделю, чтобы иметь время досконально разобраться в обстановке. Ольгович не мог поверить, что медлительный Юрий наконец-то собрался в поход на Изяслава. «В правду ли идеши? – послал спросить он суздальского князя. – А тако же ми яви [скажи мне наверное], ать [чтобы мне] не погубиши волости моея…» Юрий подтвердил серьезность своих намерений: «Како хощю [как мне] не в правду ити? Сыновець [племянник] мои Изяслав, на мя пришед, волость мою повоевал и пожегл, и еще и сына моего выгнал из Руськои земли, и волости ему не дал, и сором на мя возложил. А любо сором сложю и земли своей мьщю, любо честь свою налезу [добуду], пакы ли [либо], а голову свою сложю».

Получив такой ответ, Святослав Ольгович возликовал, ибо его недавнее примирение с Изяславом было, конечно, неискренним. Благовидный предлог для разрыва с великим князем нашелся быстро. Отпустив его послов, Святослав потребовал через них возвратить весь пограбленный «товар» (имущество) Игоря. На это Изяслав только с презрением укорил его: «А ты еси уже хрестьное целование переступил» – и напомнил: «А я есмь бес тебе и на Волгу ходил, а це что ми было? А ныне абы [лишь бы] со мною Бог был и хрестьная сила».