Всем, кроме Анны, предстояло надеть скафандр. Каждого опекали два опытных помощника; в свое время у Анны такими помощниками были Кац и Грир. Лейтенант Аксел взобрался на скамью и во все горло выкрикивал команды в пелену снега перед корпусом номер 569. Стоя сзади механика Олмстеда, Анна помогала ему напялить водолазный костюмом третьего размера; ей казалось, что стянуть рукава на широченных запястьях механика не удастся, а ведь надо еще и пряжки застегнуть. Когда Анна наконец справилась с одной манжетой, Олмстед издал торжествующий рев облегчения и лукаво покосился на остальных. Анна даже не подняла головы, делая вид, что целиком поглощена делом; второй помощник Олмстеда, светловолосый мужчина с унылым лицом диспептика, был действительно поглощен делом. Вдвоем они затянули на Олмстеде пояс и застегнули пряжку. Тот стоял и ждал, когда ему “подтянут подпругу”.

– Туже, милаша, – ласково прогудел он, когда Анна пропустила ему между ног ремень; второй помощник подхватил его, чтобы пристегнуть к поясу спереди. – Дерни-ка хорошенько еще разок. Ууух! Молодец, милаша. Во-во, еще чуточку… ох…

– Еще раз назовешь меня “милашей”, приятель, – ровным бесстрастным голосом сказал помощник, стоявший спереди Олмстеда, – получишь в рыло.

– Да это ж не тебе! А ей! – рявкнул оскорбленный в лучших чувствах Олмстед.

– Затягивала-то не она.

Прищуренные глаза помощника отливали металлом – ни дать ни взять рыболовные крючки. На Анну он и не взглянул.

Олмстед молча сплюнул на пирс. Когда Анна и второй помощник подняли огромный шлем, чтобы надеть его на голову Олмстеда, тот сказал:

– Погодите. – И повернувшись к Анне, спросил: – А я в нем дышать смогу?

– Конечно, – спокойно ответила она, хотя ее руки, державшие сзади шлем, уже подрагивали от напряжения. – Там немного отдает плесенью, но дышать можно.

– Погодите, – снова попросил Олмстед.

– Мы и так уже отстаем от графика, – одернул его стоявший спереди помощник. – Опускаем.

Они опустили шлем, стараясь, чтобы шурупы попали в гнезда с резьбой в вороте нагрудника. Напарник Анны легонько постучал по макушке шлема. Это был знак Олмстеду: он должен встать, чтобы лейтенант Аксел все проверил. Олмстед встал и беспорядочно замахал руками. Скафандр сильно затруднял его движения, тяжеленные боты пригвоздили ноги к пирсу, и Олмстед стал похож на дерево, которое треплет буря. Только когда напарник Анны ухитрился приоткрыть иллюминатор в шлеме, оттуда вырвался рев на всю округу:

– Дышать нечем! Вытащите меня отсюда! Я тут дышать не могу!

В одно мгновение лейтенант Аксел и Грир умело сняли с него шлем, пояс, ворот, боты и скафандр. Механик тихонько ретировался с пирса. Лейтенант Аксел с удовольствием и не без злорадства объяснил кандидатам в водолазы:

– То, что вы наблюдали, господа, называется клаустрофобия, то есть страх закрытого пространства. В каждой группе попадается хотя бы один такой страдалец, и я предпочитаю сразу его вытурить. Им среди водолазов не место.

– Ну и болван, – ни к кому не обращаясь, буркнул напарник Анны; ее он, похоже, игнорировал. – Мы его обрядили честь по чести, а нам хоть бы доброе слово сказали.

Затем настал черед испытания номер два: барокамера, в которой имитируется давление под водой. Тем, у кого в результате травмы или инфекции закупорены евстахиевы трубы, трудно будет скомпенсировать давление на барабанные перепонки. Если эти неудачники вздумают “изображать из себя героев”, со смешком предупредил лейтенант, им грозит острая боль в ушах или даже разрыв барабанной перепонки, и впоследствии они будут страдать в полном безмолвии. Те, у кого неладно с легкими, могут внезапно обнаружить, что вообще не в состоянии дышать под водой. Наконец, когда в камеру под давлением подается чистый кислород, у некоторых людей по неустановленным пока причинам начинаются конвульсии.

Когда слушатели заволновались всерьез, лейтенант Аксел начал запускать в барокамеру группы по шесть человек. Барокамера представляла собой небольшое помещение цилиндрической формы, разделенное на отсеки. В самом большом отсеке стояла скамья, на которую, точно голуби на провод, тесным рядком сели пять человек, оставив место Анне. Среди пятерых был и ее бесстрастный напарник. Когда все стали знакомиться, выяснилось, что его зовут Пол Баскомб.

– Ты это тоже успешно прошла? – спросил он, покосившись на Анну.

– Нет, я здесь в первый раз, – ответила она, как ей показалось, чересчур оживленно. – В скафандре я тоже не блеснула. Меня ставят вам в пример, только чтобы вас уязвить.

– Я так и понял.

Его слова задели Анну.

– Но узел я и вправду развязала.

Воздух в камере постепенно нагревался, становилось душно. Разговоры смолкли.

– Попробуйте свистнуть, – предложил Баскомб.

Пробовать стали все, включая Анну, но свистнуть не удалось никому.

– Что за черт, – буркнул кто-то.

– Это из-за давления, – объяснил Баскомб. – Прислушайтесь к нашим голосам. Уверяю вас, обычно у меня голос совсем не такой писклявый.

Анна решила тихонько опробовать собственный голос – тем более что мужчины увлеченно пародировали Твити и Багза Банни[33]. И вообще, чем меньше внимания они на нее обращали, тем свободнее себя чувствовали.

Барокамера сократила их ряды еще на четыре человека, торжествующе сообщил лейтенант Аксел; на том и закончился первый тренировочный день. У Сакко и Мохеле заболели уши; у Хаммерстайна началась одышка; а Макбрайд пожаловался, что у него “с головой что-то странное”, и его тут же освободили от тренировок.

Следующие четыре дня они провели в классе: лейтенант читал им лекции о физических процессах, связанных с глубоководным погружением и работой, об оборудовании и его техническом обслуживании, о составе воздуха, а также демонстрировал карты с отметкой глубин. После каждого часа, проведенного на глубине в тридцать три фута и больше, восемь часов придется проводить на палубе: только тогда их опять сочтут “годными” и разрешат снова спуститься на глубину.

– Но ускорить, ребятки, ничего не удастся, – предупредил он. – Не вздумайте разыгрывать из себя крутых парней, которым все по плечу, вы же не хотите, чтобы в сосудах “вскипел” азот, из ушей, глаз и ноздрей полезли кровавые пузыри, да и все мягкие ткани вашего тела тоже начнут кровоточить. А на глубине в сорок футов вы сможете более-менее спокойно провести два часа, а потом понадобится рекомпрессия. На глубине в пятьдесят футов – семьдесят восемь минут. Это не просто цифры для размышлений – вы должны знать их назубок, как собственный день рождения, годовщину свадьбы или 7 декабря 1941 года[34].