Олаф был сыном от ее первого мужа, более родовитого, – потомка Харальда Прекрасноволосого, первого короля Норвегии. Харальд Суровый, младший сын Асты, родился от более скромного и мирного отца, Сигурда Свиньи. Харальд был честолюбив и непокорен, унаследовав эти качества от матери, но на старшего брата смотрел снизу вверх[197]. Олаф ушел из дома в тринадцать лет – отправился в набеги на Балтику – и оказался способным воином. В 1014 году он возглавил атаку на Лондон, подорвав власть Кнуда, недавно взошедшего на трон, и вынудив его спасаться бегством[198]. Затем молодой викинг пересек Ла-Манш и перезимовал при дворе герцога Нормандии Ришара Доброго, где принял христианство и был крещен в Руане (герцог стал его крестным отцом).

Домой новоиспеченный христианин вернулся с мечтой объединить Норвегию под эгидой новой веры – подобно тому, как его предок, Харальд Прекрасноволосый, объединил страну на политической основе. Поначалу все шло хорошо. Олаф сокрушил всех врагов и всего за год сосредоточил под своей властью больше земель, чем до сих пор удавалось кому-либо из норвежских правителей. Он установил прочный контроль над Оркнейскими островами, изгнал знатных датчан из Норвегии и женился на одной из внебрачных дочерей шведского короля. В то же время он организовал эффективную административную систему, обеспечившую надежное управление всей страной.

Однако среди своих подданных Олаф был не слишком популярен. Несмотря на свой острый ум, поэтический дар и талант полководца, он был болезненно честолюбив и высокомерен. Выстроить отношения со знатью, не привыкшей к единоличной власти короля, ему не удалось, а попытки обратить народ в новую веру встречали сопротивление. Действовал Олаф жестоко: одному человеку, отказавшемуся креститься, он велел отрезать язык, другому – выколоть глаза. Поползли слухи, что им движет не столько благочестие, сколько алчность. И не хватало только искры, чтобы хворост всеобщего недовольства вспыхнул пожаром мятежа.

Искру эту поднес Кнуд, раздосадованный успехами Олафа. Он начал снабжать мятежников деньгами, и в 1028 году разразилось восстание, в результате которого Олаф был свергнут.

Король-изгнанник бежал на Русь, ко двору своего родича по браку – Ярослава Мудрого. В течение года он собирал наемников под свои знамена и, наконец, в 1030 году попытался вернуть себе трон. Во главе войска, в которое входили и датские, и шведские, и даже немногочисленные норвежские викинги, Олаф приплыл в Швецию, где его встретил единокровный брат Харальд Суровый, которому недавно исполнилось пятнадцать. Харальд привел с собой еще шесть сотен бойцов.

Если Олаф надеялся, что бывшие подданные примут его с распростертыми объятиями – или, по крайней мере, устрашатся при виде его грозного войска, – то он серьезно просчитался. 29 июля, неподалеку от усадьбы Стикластадир, путь ему преградило норвежское войско, состоявшее из родовой знати и крестьян.

Самая знаменитая битва в истории Норвегии началась во тьме, внезапно наступившей при затмении солнца (по крайней мере, если верить кровавому и живописному описанию в саге Снорри). Воины Олафа сражались храбро, но противник, судя по всему, значительно превосходил их числом. Сам Олаф, бросившийся в гущу битвы, был ранен в ногу выше колена. Отступив, он оперся о камень и выронил меч, и тут один из врагов вонзил ему копье в живот, а еще один добил его третьим, роковым ударом в шею.

Со смертью короля наемники утратили боевой дух и бросились врассыпную с поля битвы. Победители преследовали их и убивали до самого вечера, пока не стало слишком темно. Ближайшие соратники Олафа вынесли его тело с поля боя и тайно похоронили на берегу реки. Те из его воинов, которым удалось скрыться от погони, вернулись к обычной жизни, даже не попытавшись отомстить за короля.

Но, как ни удивительно, нелюбимый в народе Олаф после смерти начал набирать популярность. Страна, изнывавшая под игом чужеземцев, реабилитировала своего соотечественника. Не прошло и года, как тело Олафа эксгумировали и обнаружили, что его не коснулось тление. Смерть, постигшую его при затмении солнца, стали сравнивать со смертью самого Христа на Голгофе и принимать за доказательство святости. В том же году с благословения папы римского Олаф был причислен к лику святых[199]. На месте его погребения возвели церковь, поместив под алтарем тот самый камень, на котором он погиб.

После смерти Олаф обрел такое могущество, о каком при жизни мог только мечтать. Он стал истинным «львом веры», покровителем бедняков и угнетенных и великим защитником мореплавателей и купцов. Все неудобные подробности – наподобие того, что войско, возглавляемое Олафом в битве при Стикластадире, состояло в основном из чужеземных язычников, что его убили сами норвежцы, а сам он был жадным и жестоким правителем, падким на женщин, – забылись и отошли на второй план. Монарх-изгнанник стал rex perpetuus Norvegiae, «вечным королем Норвегии», святым покровителем страны и символом нации.

Совсем иная судьба была уготована Харальду Суровому, единокровному брату Олафа. Настоящий исполин среди людей (если верить сагам, росту в нем было семь с половиной футов, то есть 2 метра 30 см), он был могуч и как личность. От матери он унаследовал честолюбие и хитроумие, которое и помогло ему выжить в битве при Стикластадире. Пятнадцатилетний Харальд сражался храбро, но был тяжело ранен. Ему хватило смекалки спрятаться в яме под грудой тел и дождаться темноты, чтобы затем покинуть поле битвы незамеченным. Затем он укрылся в доме одного крестьянина, жившего в лесу, вдали от людей, и выждал время, пока его рана не исцелилась. Слухи о его спасении все же вышли на свет, и Харальд отправился на восток, ко двору Ярослава Мудрого, как только достаточно окреп для путешествия. Дорога была опасной, а шансы на восстановление власти казались призрачными, но Харальд, как ему это было вообще свойственно, не унывал. По пути он сочинил такие стихи:

В Киеве, на службе у великого князя, Харальд провел несколько лет. Ярослав нуждался в опытном военачальнике (и в тех пяти сотнях викингов, которых он привел с собой), так что Харальд оказал ему немалую помощь, возглавив несколько походов против поляков и степных кочевников. Желая упрочить свои позиции еще больше, Харальд попросил у Ярослава руки его дочери, но встретил холодный отказ. Одних лишь побед над врагами Киева было недостаточно, чтобы удостоиться такой чести.