Между тем на экране возникло некое подобие стадиона — прямоугольник поля, посыпанный золотым песочком, в центре огромная плита из белого камня, по одну сторону — трибуны, заполненные людьми в звериных шкурах. Шум, выкрики, подражание волчьему вою, медвежьему реву, львиному рыку. Затем изображение стало крупней… и вот тут-то Прохорову стало по-настоящему страшно… Он различил финалисток конкурса красоты с Ингусиком во главе. Обнаженные, со связанными за спиной руками, женщины стояли у подножия трибуны. Между бедер у них змеилась тонкая, туго натянутая цепь, и чтобы она не так резала тело, пленницам приходилось подниматься на цыпочки. Камера дала крупный план — зареванная горничная в белых чулках, обезображенное от страха лицо девушки с веслом, искусанные в кровь губы Жени Корнецкой… Жуть… Прохоров прыжком вскочил на ноги, в бессильной злобе сжал кулаки:

— Хрена ли на жопе сидеть, надо что-то делать!

— Давай, Сергей Иванович, делай. — Лысый, проснувшись, не отводил глаз от экрана, на его черепе весело играли разноцветные блики. — А для начала можешь башкой об стену. Только не мешай, сейчас начнется самое интересное…

Действительно, трибуны взорвались шквалом криков, затем настала тишина, и из самого нижнего ряда поднялся седобородый мужчина. Медвежья шкура на его плечах плохо сочеталась с микрофоном в руке. Под сопровождение доставшего всех Вагнера раздалась лающая, отрывистая речь, и хотя Прохоров по-немецки знал только «Гитлер капут», «хенде хох» и «руссиш швайн», он сразу понял, что вещают по-фашистски.

— Ну что там, Склифосовский, — лысый глянул на Димона, неподвижно застывшего у самой сетки, усмехнулся, — не говорят, когда нам жрать-то дадут? Я бы, пожалуй, съел чего-нибудь солененького — селедочки с лучком, картошечки, да под водку, на худой конец можно и пива. А потом, ладно, хрен с ним, согласен и ту тощую. Но, чур, раком…

Похоже, его совершенно не трогало, что он заперт без штанов в каменной мышеловке.

— Поздравляю, мы на торжестве в честь светлого Одина, главы Валгаллы, отца, бля, павших. Нас ждут игрища с песнопениями и половецкими плясками, а также жертвоприношения. — Быкообразный нахмурился — приносить себя в жертву скандинавским богам он, похоже, не собирался. — Обрядились в шкуры, суки, косят под берсерков, хотя оратор, судя по произношению, фразировке и артикуляции, коренной немец, с юга. А еще господа берсерки хотят поставить точку в давнем споре между асами и ванами.

— Ну, Один понятно, отец родной, Валгалла, дай бог памяти, райский чертог, куда валькирии стаскивают павших героев, а вот что это еще за антагонизмы между асами и ванами? — Выпятив нижнюю губу, лысый погладил череп, продолжая задумчиво глядеть на экран, где собравшиеся, повскакав с мест, потрясали обнаженными мечами и что-то громогласно скандировали. — Асы, кажется, команда Одина, видать, ваны круто на них наехали… Мужики, кто что понял?

— Скандинавские мифы имеют под собой реальную историческую подоплеку. — Кролик Роджер,

note_1роявляя невиданные познания, оторвал взгляд от экрана и придвинулся к лысому поближе. — Боги всего лишь обожествленные предки, так вот когда-то действительно племена асов вели войну с народами ванов и получили зделей. Последовало заключение мира, обмен заложниками, мир, дружба, балалайка, однако потомки Одина так и остались оттесненными к южным берегам Северного Ледовитого. Самое интересное, что ваны это славяне. Вот нас и притащили сюда разбираться…

— Славяне, говоришь? — Лаврентий Палыч и Квазимодо сразу повеселели, в глазах их зажглись огоньки надежды. — Не врешь?

— Да ты, я вижу, специалист! — Лысый хмыкнул. — Откуда набрался?

— Хобби. —Злобин смутился, потупи л глаза, кашлянув, провел ладонью по небритым щекам. — В детстве мечтал быть викингом.

Он не стал рассказывать, каково ему пришлось за время подготовки в разведцентре…

— Викингом? — Лысый глянул на его мускулистую руку с отчетливо синевшей даже в полутьме надписью: «Спасибо, родина, за счастливое детство», на мощный торс, испещренный разводами татуировок, усмехнулся. — Ну это навряд ли.

На экране тем временем события разворачивались полным ходом. На поле вышли двое длинноволосых в коже и, яростно размахивая руками, принялись что-то вылаивать на два голоса.

— Дифирамбы поют какому-то конунгу, мастеру-наставнику. — Прислушившись, быкообразный хмыкнул, губы его искривились в презрительной усмешке. — Бред какой-то. Кровью рыгали раны, враг лил красный плач, серп битвы тупил конунг в буре копий…

— Почему же бред? Это скальды, они исполняют Драпу, хвалебную песнь, — поправил его Кролик Роджер. — Раньше за сложение ее провинившемуся перед князем скальду могли даровать жизнь. Есть и другая форма заклинания — нид, хулительная песнь. Рассказывают, что, когда ярл Ханой Могучий сжег корабль скальда Торлейва и казнил его друзей, тот переоделся нищим, вошел во дворец князя и попросил разрешения прочесть сочиненные им стихи. Едва он произнес первые строки, как на всех напал страшный зуд. Когда ярл понял, что ему читают нид, было уже поздно — Торлейв дошел до середины. В зале потемнело, оружие, висевшее на стенах и бывшее у воинов, стало двигаться само по себе. Многие погибли, а у ярла отгнила борода и все волосы по одну сторону пробора. Насчет прибора неизвестно. Пока он рассказывал, скальды убрались, и на поле выскочили с десяток мужиков в звериных шкурах. Бешено кружась, оглушительно ревя, впиваясь зубами в щиты, они отдались стремительному танцу, демонстрируя нечеловеческую ярость и исступленную энергию, исходящую из самой сути настоящего воина. Еще Гомер называл эту силу «меносом», германцы — «вутом», ирландцы—«фергом», славяне— «яром». Вне зависимости от времени и места, путь для достижения победы был всегда один — демоническая одержимость, яростное безумие, удесятеряющее силы и повергающее врагов в ужас.

— Братва, смотрите-ка, нас учат жизни, демонстрируют ярость берсерков. — Лысый ехидно усмехнулся, глаза его презрительно сощурились. — Дешевый спектакль. Мало напялить шкуры, надо еще и поведенчески превратиться в зверей — полностью уподобиться волкам и медведям, а у танцоров этих такие психические подвижки отсутствуют. Говнюки, а не берсерки. Номер их шестнадцатый.

Пляска продолжалась недолго. Затем исполнители растворились на трибунах среди прочих берсерков, и камера дала крупным планом стройную женщину, макияж которой заставлял содрогнуться — одна половина ее лица была цвета сырого мяса, другая — полуразложившегося трупа. В сопровождении двух рослых девиц, выряженных а-ля валькирии — с медными чашками на грудях, она медленно обходила колонну пленниц, внимательно их рассматривая, на губах ее кривилась отвратительная усмешка.

— Вот это, бля, красотка! — Черный Буйвол придвинулся к экрану, его мощная фигура напоминала равнобедренный треугольник вершиной книзу. — Вот это боди-арт! Интересно, а жопа у ней так же раскрашена? Да, ничего себе карнавал!

— Это Хель, дочь бога Локи, она олицетворяет ужасы чистилища. — Кролик помрачнел, пальцы его непроизвольно сжались в кулаки. — Только, боюсь, это совсем не карнавал….