Чувствуя большой прилив душевных сил, я спрыгнула на пол, вся в белой цементной пыли и паутине, и поспешила обратно в комнату. Впервые за несколько месяцев я позабыла об опасности, голоде, тревогах, поглощенная идеей сделать большую дыру и выбраться наружу.

Мы с Найджелом принялись за обсуждение плана. Какое время суток выбрать для побега? Что взять с собой? В каком направлении двигаться? У кого искать помощи и что говорить? Мы спорили, лучше ли бежать ночью, когда почти все бандиты спят и меньше шансов, что поднимется шум на улице, либо днем, когда, наоборот, легче привлечь к себе внимание местных жителей и властей – если они тут есть, конечно. Но, так или иначе, нам придется попросить у кого-то из местных телефон, чтобы позвонить если не в Канаду или Австралию, то хотя бы в Могадишо Аджусу. Я хранила клочок бумаги с его номером, как и с номером директора местного филиала Всемирной продовольственной программы.

Прежде всего было необходимо как можно скорее мимикрировать под местных, чтобы наши преследователи потеряли след. Допустим, я, в абайе и хиджабе, выглядела как любая другая женщина на улице, но спрятать белую кожу Найджела было не так-то просто. Мы даже думали, не переодеться ли ему женщиной, но вся моя одежда доходила ему максимум до середины икры. Кроме того, подобный маскарад мог потом выйти нам боком. Любой из вариантов неизменно заводил нас в тупик. Каждая идея была большой авантюрой.

Мы провели много часов, обсуждая план, и по очереди бегали в туалет с ножницами, где ковыряли кирпичную кладку, – занятие не более благодарное, чем хирургия или старательство. Иногда, в те пять – десять минут, что я могла находиться в туалете, не возбуждая подозрений тюремщиков, мне удавалось добыть только песок, а порой и целый большой кусок цемента. Перед тем как выйти в коридор, я должна была тщательно удалить с одежды все следы белой цементной пыли.

Сидя взаперти, я страшно сдала физически. Ходьба помогала кое-как поддерживать в форме мышцы ног, но мышцы на руках стали вялыми и дряблыми. На второй день я, как ни старалась, не смогла подтянуться на подоконник, а Найджел находился в лучшем положении, чем я, и мог наведываться в туалет незаметно для наших тюремщиков. В это время я следила за ними в замочную скважину, готовая в случае чего отвлечь на себя их внимание. Используя список медицинских фраз, я составила записку и спрятала ее в карман джинсов, которые собиралась надеть под абайю. Там были такие слова: «Пожалуйста, помогите. Я мусульманка. Не бойтесь». Я твердила их снова и снова: Фадлан и каави. Вааа ислаан. Ха бакуин. На втором клочке бумаги я написала телефоны знакомых сомалийцев и тоже спрятала в карман.

Каждый раз, заходя в туалет, я проверяла, насколько продвинулась работа Найджела. Несмотря на то что он очень старался прятать следы, не заметить повреждений было нельзя. Раскрошив цемент, он временно ставил кирпичи обратно, но на подоконнике оставались горки песка и обломков. Правда, мальчики заглядывали в туалет не чаще двух раз в неделю, чтобы наполнить большое ведро с водой, но все-таки риск был велик. После исчезновения Абди и других сомалийцев я от стресса практически не могла есть, ну а теперь желудок и вовсе не принимал ни крошки.

На третий день Найджел сообщил, что кладка полностью разобрана и осталось вынуть пару прутьев. Он считал, что этого будет достаточно. Но прежде мы должны были еще раз подтвердить свою решимость к побегу. После того как Найджел вытащит эти прутья, откосы, скорее всего, рухнут, и обломки нельзя будет спрятать. Нам действительно не останется ничего другого, как только бежать. Мы решили бежать той же ночью, после восьмичасовой молитвы. Последние три ночи мы провели почти без сна, и в дальнейшей проволочке не было смысла. Я боялась, как бы у нас не сдали нервы.

Мы надеялись, что темнота поможет нам скрыться. Решено было, что Найджел закроет голову и лицо простыней, на плечи накинет одеяло и сгорбится, как старый больной человек. Я сделаю вид, что веду его к врачу. Руки я спрячу в складках его одеяла. В рюкзак я положила Коран, чтобы доказать, что мы мусульмане, а не враги. Мы постучимся в какой-нибудь дом – с виду гостеприимный, где живут женщины и дети. «Женщина, – думала я, – нам не откажет».

Тот вечер, как и все прочие вечера, проходил согласно заведенной рутине: молитва, ужин, молитва, сон для всех, кроме двоих сторожей, назначенных в ночное дежурство. Сторожа обычно сидели на веранде и лениво переговаривались, чтобы не уснуть.

Я вздрогнула, когда ко мне в комнату неожиданно явился Джамал. Он принес ужин на час раньше времени.

– Ассаламу алейкум, – сказал Джамал, хитро улыбаясь.

Я запаниковала. Они что-то заподозрили? Что случилось? Последнюю неделю я провела в такой тревоге, что, наверное, вполне могла выделять какой-то особый запах, выдающий наши планы.

Джамал знаком велел мне поставить на пол мою алюминиевую миску и затем вытряхнул туда что-то из пластикового пакета. Это был тонкий кусок рыбы, обжаренный в масле. Из кармана он вынул два маленьких лайма и положил их рядом с рыбой. И наконец, достал два сваренных вкрутую яйца.

Протеин. Он заботится о моем питании.

– Нравится? – спросил Джамал, гордый своим подарком. – Я могу приносить тебе это каждый день, – он указал на рыбу, – но только вечером. Утром на рынке это не продают.

Пару секунд мы стояли, молча глядя друг на друга, пока я не смогла выдавить из себя улыбку и слова благодарности.

– Ах, Джамал, – сказала я, чувствуя легкий укол вины, – как это мило.

Я надеялась, что главари не очень строго накажут его за наш побег.

Когда он ушел, я заставила себя все съесть – не для того, чтобы подкрепить силы, а чтобы не вызвать подозрений.

После вечерней молитвы я, как было условлено, попросила разрешения выйти в туалет. В ту ночь на посту дежурил Абдулла. Это было совсем некстати, потому что Абдулла не ленился расхаживать по коридору, как прочие. Сердце у меня в груди упало. Но отступать было поздно.

– Макууша, – сказала я, показывая на свой живот, – туалет. Мне плохо, очень плохо.

Абдулла щелкнул пальцами. Обычно я не выходила в туалет после вечерней молитвы, но несварение желудка было таким доводом, с которым даже наши тюремщики не решались спорить. Это также выигрывало для меня дополнительное время, а рыба от Джамала придавала моему случаю правдоподобность.

Медленно и спокойно я прошла по коридору. Найджел ждал в дверях своей комнаты. Тут Абдулла уже не мог нас видеть, и мы заторопились. В нашем распоряжении было десять, самое большее пятнадцать минут, прежде чем он забеспокоится, что меня долго нет, и пойдет узнать, что стряслось.

Пока Найджел, стоя на унитазе, вынимал прутья, я достала из принесенного сюда ранее рюкзака абайю и надела ее поверх платья. Предварительно Найджел уже вырвал прутья из стены, но для прикрытия оставил на месте, замаскировав кусками цемента, и теперь требовалось бесшумно спустить их вниз. Оба оконных откоса были совершенно разворочены.

Найджел передал мне прутья, которые я поставила на пол у раковины, влез на подоконник и принялся убирать кирпичи. Один кирпич, второй, третий, четвертый – он отложил их в сторону. Путь был свободен. Затем он спрыгнул на пол и подсадил меня наверх, подставив мне скрещенные ладони.