И тут из-за угла выскочил человек и остановился футах в тридцати поодаль – темная худая фигура на светлом холсте песка. Это был Хассам, знаток Корана. На нем был саронг, а не брюки, так как он выскочил из дому в страшной спешке. Лицо его выражало смесь изумления, злобы и ужаса. Следом выскочил Абдулла – с открытым лицом и автоматом.

Я бросилась в мечеть, забыв снять шлепанцы и оставить их у входа. Мечеть была размером с хороший спортивный зал и полна мужчин – они стояли на коленях, сидели, бродили мелкими группами. На полу лежали ряды молельных ковриков. Когда я вбежала, многие обернулись, некоторые поднялись. Я услышала собственный голос, кричащий по-английски и по-арабски:

– Помогите! Да благословит вас Аллах! Я мусульманка, помогите мне! Помогите, помогите!

От отчаяния я не вполне понимала, что делаю. Найджел тоже кричал.

Вокруг нас собралась толпа озадаченных и встревоженных мужчин. Наш сосед объяснял им что-то на сомали. И тут вбежали Абдулла и Джамал, оба в саронгах. Абдулла бросился ко мне, но я успела отбежать в дальний угол, где сидела другая группа мужчин. Я сказала им все арабские слова, которые знала, но они лишь поднимали ко мне бородатые лица с выражением тупого недоумения. У другой стены Джамал избивал Найджела, со всей силы бил его кулаком по голове. Найджел пробовал защищаться и кричал:

– Джамал, Джамал! – точно хотел напомнить ему, что они в своем роде старые приятели.

Абдулла снова настигал меня. Он уже протянул руку, но я успела выскочить через боковую дверь на улицу, не думая о том, хорошо это или плохо.

Страх придавал мне скорости. Я прыгнула со ступеней в обжигающий белый песок и метнулась в заросли колючего кустарника, огибающего мечеть с одной стороны. Освободившись от шлепанцев, я стала быстра и легка, как олень. Абдулла отставал от меня на два шага. Колючки рвали мне кожу, но боли я не чувствовала, даже когда один большой шип впился под большой палец левой ноги. Потом позади грохнул одиночный выстрел. Я оглянулась и увидела, что Абдулла остановился и направил на меня автомат. Внутренний голос подсказывал, что лучше вернуться в мечеть, – там Найджел, там безопаснее. Я сиганула через колючки, обежала вокруг Абдуллы и вихрем влетела в мечеть. Он преследовал меня, но с тяжелым и громоздким автоматом ему было за мной не угнаться.

Внутри было на удивление спокойно. Найджелу удалось освободиться от Джамала, и теперь он сидел, притворяясь безмятежным, впереди у полукруглой платформы, служащей кафедрой имаму. Вокруг было человек пятнадцать бородатых мужчин. Многие из них стояли. Позади группы маячили Джамал и Мохаммед, нервно сжимавшие в руках оружие. Что-то произошло, и расстановка сил изменилась. Наверное, кто-то поставил мальчиков на место. Я опустилась на колени рядом с Найджелом, который по-английски втолковывал сидящим рядом, что он тоже мусульманин. Они, кажется, сомневались. Я вспомнила, что в рюкзаке у меня лежит Коран. Я достала его и сунула им в руки.

– Смотрите, смотрите, – говорила я. – Мы мусульмане. Прошу вас, помогите нам.

Я умоляла их, я напомнила им, что долг любого мусульманина помогать единоверцам.

Они стали передавать мой Коран из рук в руки, заинтересованно листая страницы.

В стене с одной стороны кафедры была ниша, низкое окно, и я вдруг заметила там женщину в черном с головы до ног. Она заглядывала в окно, пока один из мужчин не подошел и не захлопнул металлические ставни.

Абдулла теперь тоже был в мечети, сидел у задней стены. По щекам его катился пот. Впервые за пять месяцев я видела его лицо. Его широко расставленные глаза были мне хорошо знакомы и ненавистны, но теперь они имели контекст – широкий полукруглый лоб, коротко стриженные кудрявые волосы и редкую бородку, придававшую его облику что-то детское. Поймав мой взгляд за чужими спинами и плечами, он злобно усмехнулся. Я быстро отвела глаза.

Между тем Найджел начал громко читать на память одну из сур Корана, точно школьник перед экзаменационной комиссией. Людей в мечети значительно прибавилось. Некоторые были в платках, закрывающих лица, и с оружием. Как знать, кто они? Больше всего меня удивило количество народа, понимающего по-английски. Один человек объяснил, что кто-то звонит местному имаму, отбывшему по делам в соседний район, чтобы он приехал и выслушал нашу историю. Он, мол, рассудит по справедливости.

– Иншалла, все будет хорошо, – сказал он, показывая, что до тех пор мы должны оставаться в мечети.

Эту весть я восприняла с облегчением. Я думала, что имам должен нам помочь. Позади спорили – правда, вежливо – Джамал, Абдулла и еще кто-то.

И вдруг, растолкав вооруженных мужчин, сквозь шумную толпу пробилась женщина. Я сразу ее узнала – это она заглядывала в окно. На ней была абайя и полный хиджаб, включая никаб, закрывающий рот, нос, все лицо, кроме глаз. Все мужчины смотрели на нее, но она не обращала внимания. Она подошла ко мне и опустилась на колени. Машинально я взяла ее за руку. Наши пальцы переплелись, и на миг я почувствовала себя в большей безопасности, чем когда-либо. Ее карие глаза были странно мне знакомы, будто мы уже где-то встречались. Тыльную сторону ее ладоней покрывали тонкие узоры из рыжей хны – такие украшения женщины рисуют на руках друг у друга. Она обратилась к окружающим нас мужчинам. Я не понимала ее речь, но знала, что она говорит в мою защиту. В ее голосе звучала боль. Когда она взглянула на меня, в ее глазах я прочитала сопереживание. Подчиняясь порыву, я подняла руку и провела пальцами по ее лицу, ощущая сквозь ткань тепло ее щек. Я привлекла ее к себе и спросила:

– Вы говорите по-английски?

– Немного, – ответила она. – Вы мусульманка?

– Да, из Канады.

– Значит, вы моя сестра, – сказала она, – из Канады.

Она простерла руки, и я упала к ней в объятия. Я зарылась лицом в ее мягкое тело, я вдыхала сиреневый аромат ее духов. Она крепко меня обняла. Моя настороженность растаяла, и я расплакалась. Пока вокруг трещали мужчины, эта женщина сжимала меня в объятиях. Такой теплоты я не ведала уже давно, с полгода это точно, и даже больше, если считать одинокие месяцы в Ираке. Мне хотелось навсегда остаться в этой мечети. Мне хотелось рассказать ей все. Подняв голову, я взглянула в ее глаза и сказала, что я невольница и что я хочу домой. Мой голос дрожал. При слове «домой» я стала всхлипывать. Я указала на Абдуллу, который с ухмылкой наблюдал за нами, и выпалила:

– Он меня насилует, – и для лучшего понимания жестами показала, что имею в виду.

Круглыми глазами она посмотрела на Найджела, который кивнул, подтверждая мои слова.

– Харам, харам, – прошептала женщина, – харам.

И вдруг выражение ее лица изменилось. Оно стало жестким. Продолжая гладить меня по волосам, она вытянула шею и резко выкрикнула что-то на сомали. Внезапно все замолчали. Женщина стала пронзительно и торопливо говорить и пригрозила пальцем каким-то мужчинам, которые не хотели слушать. Я почувствовала, как по ее телу прошла дрожь, и увидела, что она тоже плачет. Найджел сидел рядом и смотрел в пол, понуро опустив голову.