– Точно, была такая девчонка. Она тебе нравилась.

– Я ничего о ней не помню, кроме имени. Можешь рассказать?

– Ну, ты мало говорил о ней. Однажды проболтался, что как-то увидел ее в школе на линейке и с тех пор не можешь перестать думать о ней. Что-то такое.

– Я с ней общался?

– Нет, ты трусил. Я еще удивился, что ты при всей своей харизме избегал встречи с обычной девчонкой. – Вик засмеялся. – Она и красоткой-то не была. Ну, по моим стандартам.

Лукавый скрипнул зубами. Руки сами сжались в кулаки. Он едва не выпалил: «Не смей так о ней говорить», – но в последний момент сказал другое.

– А что с ней случилось? Если бы я увидел ее в школе, то вспомнил бы, разве нет?

– Понятия не имею, я ж уже из школы выпустился. – Вик почесал левое нижнее веко. Он всегда делал так, когда что-то его беспокоило.

– Точно не знаешь?

– Точно.

* * *

Домой Лукавый пришел с мрачными мыслями. Сидя за компьютером, он держал в руках эсдэшку. На ней могли быть доказательства.

«Если там ничего такого, какого хрена Вик ее спрятал?» – думал Лукавый, вставляя карту в картридер.

Подключив наушники, он долго боролся с собой, чтобы нажать на старт. Отмотав видео до нужного временного отрезка, Лукавый вслушивался в каждый шорох. Пустой треп, его смех, гогот Вика и других ребят, хлопанье дверцами.

Лукавый почти задремал, когда в наушниках раздался оживленный разговор.

– Поторапливайся, дубина, – сказал Марк, – нам хана, если заметят.

– Я… я и так уже. Боже… черт, что нам делать? – голос Вика дрожал.

– Поедем к ближайшему кладбищу, там разберемся. Я сяду за руль. – Марк завел машину.

– Черт-черт-черт… Я влип, мы влипли. Нам жопа!

– Да заткнись ты! У нее передозировка, слышишь? К тому же твой папаша прокурор, не забывай.

– Ч-что делать-то? Она… она не дышит, тут лежит, о боже, Марк, я щас сблюю.

– Держи свой рот на замке.

Лукавый сглотнул. Ему стало холодно, будто кто-то открыл окно и впустил в комнату январский воздух.

– Сними с нее пуховик, – велел Марк.

– З-зачем?

– Делай, как я сказал!

– Х-хорошо…Ч-что дальше?

– Там впереди перекресток. Выкинем ее на дорогу, пусть люди сами разбираются. Скажут, обдолбанная вышла на мороз, упала и умерла. Или ее там по льду размажут, по фиг.

– Вы-вы-выкинуть? Я… я…

– Давай, мямля! Ты же у нас сынок прокурора, у тебя должен быть характер! – заорал Марк.

Он вывернул руль, резко затормозил. Машину чуть занесло, шины заскрипели о лед. Открылась дверца. Что-то упало на лед.

– Твою мать! Вик, закрывай дверь и держись!

Дверца захлопнулась, звякнул, входя в крепление, ремень. Марк вдавил газ в пол, кто-то въехал в бампер.

– А-а-а! Марк, отец меня убьет! – вскрикнул Вик.

Лукавый остановил запись. Зубы вдавились друг в друга до неприятного скрипа.

«Я запомнил только что-то розовое. Оно промелькнуло, а потом автомобили начали сталкиваться», – вспомнил он слова Малыша.

Лежа на кровати, Лукавый следил за полоской света, медленно ползущей по потолку. Ночь сменилась утром, а он так и не смог заснуть.

«Ева, Ева… розовое… в розовом она была… в розовом в машине… Ева была в машине, в машине, в розовом…»

– Чего не спишь? – спросила Ева.

Лукавый не замечал ее, пока она не коснулась рукой его щеки. От неприятного холодка он моргнул.

– Ты здесь, – сказал он.

– Успокоился? Не хотела тебя злить. Что-то случилось, пока меня не было?

«Не говори ей, не говори, ничего не говори».

– Куда ты все время исчезаешь? Чем занимаешься? – спросил Лукавый.

– Ну… я возвращаюсь в лимб и общаюсь с другими призраками. Как-то так.

– Не боишься однажды не вернуться сюда, в реальность?

– Я – призрачный сгусток. Все, чего я боялась, – в прошлом.

– А что насчет симпатии? Тоже в прошлом?

– Не волнуйся, то, что от меня осталось, все еще помнит твои песни… И тебя.

«Она не в коме, не в коме, она не в коме, больше не в коме… Что делать…»

– Расскажи о том, как впервые увидела меня, – попросил Лукавый.

– Впервые? Ну… это точно было два года назад. Ты выступал на сцене с гитарой на школьном конкурсе. Я видела тебя и раньше, но заметила именно на сцене. Ты тогда так скромно поклонился, – засмеялась Ева.

– Да, я растерялся и решил, что лучше сделать хоть что-нибудь, чем не сделать ничего.

– А потом ты запел, и все девчонки в зале в тебя влюбились.

– Что насчет тебя?

– Меня? Я стала приглядываться к тебе, высматривала среди учеников. Думала, что обязательно подойду к тебе и заговорю или напишу во «ВКонтакте», а потом день заканчивался, я шла домой и откладывала все на очередное завтра.

«Лучше бы сказала, написала, призналась, лучше было бы, лучше, лучше…»

– Я должен тебе кое-что сказать, Ева. – Лукавый повернулся к ней. Она смотрела на него большими добрыми глазами. Ему стало страшно. Сглотнув ком, не вовремя подступивший к горлу, он набирался смелости.

– Что же?

– Я… – Лукавому не хватило дыхания.

Он глубоко вдохнул и попытался снова:

– Ты… – в этот раз ему стало больно.

Он приложил руку к груди, чувствуя, как что-то стискивает ребра. Перед глазами потемнело, звуки стихли.

* * *

Его звали по имени. Звали долго, настойчиво. Приоткрытые глаза обожгло болью, словно в них попал горячий песок.

– Боже, сынок! – Мать крепко обняла его. – Ты меня пугаешь! Ты так крепко спишь в последнее время!

– Пусти, мне нечем дышать, – прохрипел он.

Мама села рядом и облегченно выдохнула.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Нормально. Просто не спал ночью, вот и отрубился. – Лукавый поднялся с кровати и медленно пошел в ванную, потирая шею.

Только он закрыл дверь, как мама крикнула:

– Если что-то болит, иди к врачу!

– Ага, – протянул Лукавый, скинул с себя одежду и залез в душ.

Тело ломило, мышцы напряглись, будто он всю ночь тягал гири.