Лукавый закрыл глаза, представляя, что он находится в актовом зале школы. В его душе наступило спасительное умиротворение. Он приложил руку к сердцу, вслушиваясь в голос Евы.

«Я хотела стать оперной певицей». В голове промелькнули отголоски сказанных в прошлом слов. Лукавый открыл глаза, осмотрелся. Ева на записи все еще пела.

«Что это? Когда она говорила мне об этом?»

«Почему так неуверенно? У тебя классный голос».

«Не знаю. Кажется, что родители и друзья ждут от меня чего-то другого. К тому же я должна стать примером для Вениамина, моего младшего братика».

Лукавый приложил руку к голове. Комната закружилась как разноцветная карусель. Музыка в ушах превратилась в набор бессвязных звуков – на мгновение он перестал различать ноты. Боль прошла, позволив Лукасу выдохнуть. Ева закончила выступление, ей аплодировали.

«Это был разговор из прошлого? Как мне его полностью вспомнить?» – Лукавый нашел в «облаке» запись выступления в клубе «Манго».

Сначала шло несколько каверов. Их должен был исполнять Макс, но у него сильно болело горло, поэтому ребята попросили его побыть оператором. Лукавый заметил камеру и подстегнул толпу своим монологом:

– Для следующей песни мне нужна девушка, – его голос заводным эхом разносился по клубу. – Да-да, вы не ослышались. В нашей группе нет девушек, поэтому нам нужна… – он выставил руку вперед, поводил по визжащей толпе и остановился: – Ты! Красавица из первого ряда.

Ева застеснялась, замахала руками, но Вик подтолкнул ее к сцене, и Лукавый помог ей подняться.

– Кажется, я тебя знаю! Ты Ева, правильно?

– Д-да. – Она смущенно заулыбалась, потирая одну руку другой.

– Я слышал, как ты поешь. Мой выбор был не совсем честным, – второе предложение он произнес, уже обращаясь к залу. Зрители добродушно рассмеялись. В воздухе витало хорошее настроение. – Знаешь слова песни?

Ева кивнула.

– Отлично. Тогда держи, будешь нашим голосом! – Лукавый вручил ей микрофон. Кто-то из зала захлопал, чтобы поддержать Еву.

Началась музыка, и Ева расцвела. Она пела без стеснения под аккомпанемент клавишника группы. Никто не прерывал ее выступления, пока не были сыграны последние ноты. Под бурные аплодисменты Ева раскланялась.

Дальше группа ушла на перерыв. Лукавый помог Еве спуститься по лестнице. На этом моменте запись обрывалась, но сам он начал вспоминать, что случилось потом. Лукавый провел Еву к танцполу, держа за руку. Помощь в спуске по лестнице была лишь предлогом, чтобы подольше не отпускать ее.

– Ты отлично справилась! Мне очень понравилось, как ты пела! – крикнул Лукавый, чтобы она услышала его сквозь громкую музыку.

– Спасибо. – Ее глаза гордо блестели. – Я хотела стать оперной певицей.

– Почему так неуверенно? У тебя классный голос.

– Не знаю. Кажется, что родители и друзья ждут от меня чего-то другого. К тому же я должна стать примером для Вениамина, моего младшего братика.

– У тебя талант. Приходи ко мне в гараж репетировать. Там хорошая акустика. Кстати, добавишь меня в друзья во «ВКонтакте»? – предложил Лукавый. Ева кивнула. – Хочешь что-нибудь выпить? Я принесу. – Он подвел Еву к столику и усадил ее на мягкий диванчик.

– Безалкогольный мохито. У меня аллергия на алкоголь, – ответила Ева.

– Принято. – Лукавый повернулся, сделал шаг, потом вернулся к ней: – Ева, никуда не уходи… окей? Я хочу тебе кое-что сказать.

– Хорошо, я буду тут. – Они улыбнулись друг другу.

* * *

Среди толпы на танцполе его охватила паника. Лукавый свернул в туалет, подошел к раковине и посмотрел в глаза собственному отражению.

– Ты мужик или кто? – спросил он. В запертой кабинке кто-то громко закашлялся. Лукавый замолчал, чтобы его не подслушивали.

«Думай, думай! Что сделать, чтобы точно признаться ей и не струсить?» – Лукавый щелкнул пальцами.

Он огляделся в поисках чего-нибудь острого. В дальнем углу лежал отколотый кусочек плитки. Подобрав его, Лукавый тщательно промыл его с мылом и нацарапал между костяшками правой руки: «Ева». Потом несколько раз помыл руки, вышел из туалета и направился к бару.

Там его подловил Вик, приобняв за шею и склонив к стойке.

– Какую красотку отхватил! Напомни: как ее зовут? – спросил Вик.

– Ева. Я тебе про нее рассказывал. Давно хотел с ней познакомиться. Кажется, судьба мне благоволит. – Лукавый рассмеялся. – Дайте безалкогольный мохито! – крикнул он бармену и шлепнул деньгами по столу.

– Возьми че-нить покрепче, раз подкатываешь к девушке.

– Нет, хочу на трезвую голову с ней поговорить. Я сюда не напиваться пришел, а из-за нее. – Лукавый пихнул друга локтем под ребра. Тот что-то сдавленно прокряхтел.

Лукавый уже повернулся, когда Вик поймал его за плечо.

– Подожди. Выпей со мной! Чисто за компанию, ты все равно только от вина падаешь.

Лукавый кинул взгляд на столик, за которым сидела Ева, и нехотя кивнул:

– Ладно. Давай сюда свое пиво.

Глоток за глотком, и вот он уже не мог связать двух слов.

– …але, Дэн? Забери своего брата, он так напился, что с ног валится! – услышал Лукавый голос Вика.

– Ева… мне Ева нужна, – пробормотал Лукавый, жмурясь и разжимая веки.

Клуб, люди и цветомузыка смазывались в разноцветные пятна. В висках стучало, ноги не держали. Лукас попытался ухватиться за барную стойку, но только скатился по ней на пол. Он задел бокал с мохито, приготовленный для Евы, и тот, слетев вниз, разбился о ножку стула. К горлу подступала тошнота, мысли путались. Разговоры и музыка то оглушали, то отдалялись.

– Нет, дружок, тебе нужна кровать. – Вик приподнял его под мышки. – Я скажу девочке, что ты уже уехал. Что ты там ей покупал?

– Мохито…

– Окей, закажу ей мохито. – Вик потащил его к выходу, по пути встретил Марка и вручил ему Лукавого. – Присмотри за ним, пока Дэн не приедет. Я должен кое-что передать его подружке…

– Безалкогольный… – язык Лукавого едва ворочался, и его голос потонул в грохочущей музыке.

– Пойдем, дружок. Тебе уже хватит пить. – Марк потащил его к выходу.

Лукавый упирался, но ему не хватало сил. Он оглянулся, едва сфокусировав зрение, и увидел, как Вик подошел к Еве, протянув бокал с мохито.

* * *

На этом месте воспоминания обрывались.

«Я идиот… Нужно было сказать ей, пока она была рядом! – Лукавый стянул с головы шапку и спрятал в ней лицо. Оно горело от стыда и боли. – Какого черта он тогда наделал? Зачем… Он мне что-то подсыпал?»