этот момент Саймон Варга окончательно поверил, что сумеет договориться с волками. Ему сразу стало не так тревожно, отчего в голосе еще добавилось уверенности.

* * *

— Вот такие пироги, братцы, — завершил свою речь Золотых. — Стартуем через десять минут. Все документы по теме сдать в спецхран, файлы — уничтожить. Пограничники уже на марше, они еще засветло выехали.

— Значит, — спросил офицер-спецназовец, — внешнее оцепление снято?

— Конечно. — Золотых вопросительно поглядел на европейцев, кучкующихся у левой стены конференц-зала. — А какой смысл в оцеплении, если у волков такой камуфляж? Они ж мимо постов впритирку гулять могут. Сколько захотят, хоть целый день туда-сюда…

Европеец с сомнением покачал головой.

— Господин полковник, я считаю, что боевой волчий камуфляж — это не повседневное оснащение их оперативников. По-моему, это дорогая и штучная селекту… э-э-э… техника. Иначе она активно применялась бы с самого начала. Да и здесь, в Алзамае, волки воспользовались ею только один раз и все в одном месте. Не значит ли это, что мы крепко прижали их к стене и вынудили прибегнуть к крайним мерам? Ведь и раньше возникали ситуации, когда при наличии такой техники волки решили бы свои сиюминутные проблемы с неизмеримо меньшим шумом и прилагая меньше усилий. Однако они действовали обычным порядком, то есть без камуфляжа.

— Ишь, чешет, — прошептал Коршуновичу Лутченко. — Как устав цитирует, мухомор германский…

Коршунович взглянул на Лутченко строго. Тот с легким вздохом умолк, но чувства вины на его лице Коршунович все равно не заметил.

— По крайней мере, — продолжал европеец, — одна попытка прорыва через оцепление была совершена. Без камуфляжа. Неудачная попытка, прошу заметить. А это значит, что в городе остается группа волков. Сейчас она, конечно, сумеет беспрепятственно покинуть город. А между тем за этой группой можно было бы проследить и потом не плутать по тайге в поисках волчьей базы, а выйти точно к нужному месту.

— Дельные соображения, — едко прокомментировал Золотых. — И удивительно своевременные. Оцепление уже час с лишним как снято, и из города можно было за это время сто раз смотаться. Браво, лейтенант! А теперь дельные мысли, если у вас таковые найдутся.

По конференц-залу прогулялся легкий шумок. Встал другой европеец — капитан.

— Простите, полковник. Лейтенант ван Арнен уже высказывал эту мысль ранее, но было как-то не до того.

— Ладно, вычеркнули. — Золотых тоже поднялся, показывая, что последнее совещание перед началом операции «Карусель» завершено. — Экипажи поданы на стоянку перед управлением. Прошу не задерживаться.

— Э, Семеныч! — запротестовал Коршунович. — А ужин?

Золотых хлопнул себя по лбу.

— Тьфу! Зарапортовался совсем! Конечно же! Простите, господа, в буфете накрыт ужин на нашу команду. Хотя… — Он взглянул на часы. — Запланированное время мы все равно уже исчерпали.

Он на миг задумался.

— Ладно… Даю еще пятнадцать минут! Тряхнем стариной, вспомним молодость! В молодости все, поди, на время столовались? В учебках?

Шум в конференц-зале стал погромче, и не только потому, что люди вставали и хлопали сиденьями кресел. Наверняка всем — от рядовых спецназовцев до полковника — было что вспомнить.

— От спасибо, — тихо, чтобы никто не услышал, проворчал Коршунович. — Пятнадцать минут! Хорошо, хоть буфет рядом с конференц-залом…

Однако Золотых либо обладал полным слухом, либо слишком хорошо знал своего российского коллегу.

— Палыч! А тебе я могу одолжить вставную челюсть, а то не управишься за четверть часа-то…

Коршунович мысленно выругался и возблагодарил небеса за то, что Золотых сказал это так же тихо. Чтобы никто не услышал.

Впрочем, на зубы Коршунович никогда не жаловался, а некая вольность в отношениях сибиряка-контрразведчика с подчиненными ему даже импонировала.

— Пошли, пошли. Осталось всего четырнадцать с половиной минут…

Удивительно, но к исходу назначенного Золотых времени все успели проглотить снедь и, дожевывая на ходу, поспешно тянулись вниз. Этот ужин снова на время согнал предстартовое напряжение и свел на нет неизбежную нервотрепку. О чем можно нервничать после того, как лицезрел торопливо поглощающего жаркое полковника?

Степа Чеботарев уже со знанием дела распоряжался внизу:

— Иркутск, сюда, вот ваши экипажи… Европа, налево. Эй, не сюда, это оружейная. Группа «А»! Вон «Ласки» вас дожидаются.

Золотых одобрительно хмыкнул при виде командующего зама. Водители давно поджидали пассажиров; маршрут и порядок движения давно был ими изучен.

— Константин Семеныч, кого в ваш «Егерь» подсаживать? Или никого? — справился Степа.

— Да вот Вениамин Палыч, пожалуй, со мной поедет. Ну и ты садись, если хочешь. Ты где рассчитывал ехать?

— В штабной. Но могу и с вами.

— В общем, решай.

— Тогда с вами.

— Ну и ладно. Вперед сядешь.

— Понял, Константин Семеныч.

Коршунович, как раз подошедший и слышавший весь разговор, негромко пробурчал:

— Что же это ты, Семеныч? Потенциального соперника к себе в членовоз сажаешь? Думаешь, Сибирь поймет?

— Зато буду спокоен, что ты никакой пакости не устроишь, — огрызнулся Золотых. — Лучше скажи Степе, куда твоих орлов рассаживать.

— А у нас свой транспорт, — сказал Коршунович с некоторой гордостью. — Но я, так и быть, уважу тебя, старика: поедем вместе.

— Вот спасибо! — вздохнул Золотых. — Что б я без тебя делал?

Степа, уже из машины, заканчивал короткую перекличку по рации. В руках он держал закатанный в прозрачную пленку список.

— Фагот, я — Зебра, все готово. Разрешите старт? — спросил кто-то.

— Как, Семеныч? Стартуем? — спросил Чеботарев у полковника, отворив окошечко в задний салон.

Золотых сверился с часами.

— Давай, Степа, — вздохнул он. — Авось повезет.

Окошечко тут же снова захлопнулось, и голос Чеботарева теперь зазвучал из динамиков, встроенных в боковые панели.

— Зебра, и — Фагот, старт разрешаю. Циркуляр: старт в основном порядке, и не растягивайтесь там, на трассе. Связь на промежуточных точках каждые двадцать минут. Внеочередная точка на выезде из города. Пятиминутные остановки — каждый час. АР, гвардия…

— Ну и позывные у тебя, — негромко заметил Коршунович. — Зебра… Ты бы еще диплодока вспомнил. Нет, чтобы родное что-нить. Белка, там, или барсук.

— А я в детстве на фаготе играть учился, — ностальгически заметил Золотых. — Лет в десять. Вот и вспомнил.

— Кстати, а что значит АР? — Коршунович зачем-то перешел на шепот.

Золотых поглядел на него подозрительно.

— А ты что, не знаешь? Во, темнота! Это значит: «Ответа не требуется». Еще с телеграфной связи.

— А-а! — осенило Коршуновича. — Так это просто…

И он просвистел морзянкой: «.—.—.»

— Правильно, — снисходительно сказал Золотых. — Еще не совсем мозги у тебя засохли…

Коршунович хотел, по обыкновению, съязвить в ответ, но тут Золотых откинул столик от передней панели и достал из бара узкую высокую бутылку с глянцевой этикеткой цвета беж.

— Это еще что? — подозрительно спросил Коршунович.

— Коньяк, — коротко объяснил Золотых. — «Ереван», тридцать четвертого года.