– И что же именно ты выяснила?

– Подобрали его на вокзале. Вроде речи произносил. Документов при нем никаких… Кто такой – не знает или скрывает. Его в «дурку» и упрятали.

– Может, это не тот?

– Да тот, тот! А если и не тот, то одним чокнутым, пребывающим на свободе, меньше было бы. А ты сам еще не излечился?

– От чего?

– От пристрастия своего идиотского к этому типу. Чем уж он так привлекателен?

– На эту тему мы говорили.

– Так поговорим еще. Может, ты желаешь быть таким же, как эти его соратники, Картошкин и другие алкаши? Я тебе не запрещаю водку пить. Но ведь не на улице в обществе разных темных типов. Сел дома вечерком за накрытый стол, принял рюмочку-другую…

– Я с ними и не пил ни разу.

– Тогда что вас связывает? Ты, Миша, может быть, плохо понимаешь нынешнюю ситуацию? До тебя, возможно, еще не дошло, что твоя жена теперь руководитель высокого ранга. Как-никак глава города.

– А кто тебя назначил?

– Неважно! Кто назначил, тот и назначил! Сейчас не время обсуждать этот вопрос. В настоящий момент я отвечаю за город! А посему мне не нужны тут разные проходимцы, которые мутят народ. Ну, допустим, тебе общественные интересы побоку. А о дочери ты подумал? Она ведь еще совсем девчонка. Несмышленыш! А чему ее научит этот умалишенный? Только гадостям. Ты что же, хочешь, чтобы она по рукам пошла? Как вспомню ее: «Шурик то, Шурик это…», прям-таки тошнить начинает! Ну да ладно. С Дашкой я сама разберусь. Отправлю ее к бабушке в деревню. Ну а ты сам? О себе-то хоть чуть-чуть думаешь? Ладно, у Дашки, как говорится, дурь в голове. А ведь тебе сорок! На башке вон седые волосы и лысина образовалась. Ты о себе думаешь? До полковника дослужиться хочешь?

– Нет, не хочу.

– Ах, ты так! Ну, ладно. Я других людей найду, которые с этим сумасшедшим управятся.

– Ты уже пыталась. Не вышло. И у предшественника твоего не вышло.

– Но все-таки он его выпорол.

– А чем дело кончилось?

– Ты об аварии… Думаешь, это он подстроил? Но каким образом?! Может быть, скажешь, что и Дробота он убрал?

– Кто такой Дробот?

– Доктор, которому голову отрубили.

– Насчет доктора не знаю.

– А Костя?

Плацекин неопределенно пожал плечами, однако промолчал. Он и сам не понимал, каким образом удалось расправиться с Тимохиным, но чувствовал: без вмешательства Шурика тут не обошлось. Несомненным было и влияние джинсового парня и на личную жизнь семейства Соколовых. Плацекин нутром чуял: за всеми событиями последних дней, произошедших в городке, стоит именно Шурик. Чем меньше майор общался с джинсовым, тем критичнее смотрел на него самого и на его подручных. Супруга в конечном итоге права, назвав соратников Шурика алкашами. Так оно и было на самом деле. Непонятным являлось другое: как он сам, умудренный годами человек, к тому же работник правоохранительных органов, так легко встал в ряды приспешников этого странного типа? В том, что Шурик обладает некими сверхъестественными способностями, Плацекин нисколько не сомневался. Однако несут ли эти способности благо или, наоборот, вред, он пока что не мог дать определенного ответа даже самому себе. Казалось бы, от Шурика исходит необыкновенное тепло, или, другими словами, доброта, но вот дела его вряд ли можно назвать добрыми. Зачем, скажем, он извел семейство Соколовых? Конечно, Генка постарался. Так отделал Шурика, что тот пластом лежал. Но при чем тут жена и теща? И доктор? Доктора-то за что? Или это все-таки случайность? Хотя, возможно, у Шурика и на этого психиатра зуб имелся. Дело темное. Но если джинсовый был знаком с доктором, то выходит: слова Людки о том, что Шурик – беглый пациент психиатрической лечебницы, – правда! И что из этого вытекает? Что объясняет? Да ничего! Кто он на самом деле, остается непонятным. Зачем, скажем, он глумился в церкви над отцом Владимиром? Поднимал или не поднимал он батюшку в воздух – дело десятое. Может быть, все присутствующие просто стали участниками гипнотического сеанса. Но ведь затеяно все было именно с целью осмеять отца Владимира. А зачем Шурику это нужно? Ну ясно, зачем. Показать, кто есть кто! Крутизну свою продемонстрировать. Всему городу продемонстрировать! Те, кто в тот момент присутствовал в храме, наверняка потом в лицах представили, что в нем произошло. И рассказали, и показали… А затем… Затем у Шурика появились сотни приверженцев. Вера в него появилась! Даже он, тертый калач, и тот поддался. Плелся следом, точно собачонка. Как же так получилось?! Может, причина в Дашке? Неосознанное желание оберегать ее, защитить, укрыть своим телом, как укрывает клушка цыпленка… Или что-то другое?.. Себе-то зачем лгать? В разговорах с Людкой он четко сформулировал причину своей привязанности к Шурику, а себе самому боится признаться. В его присутствии он действительно ощущает идущие от того волны тепла. Не доброты, а именно тепла, благодати. Спокойствия и уверенности в себе. Четко осознаешь: все тебе доступно, все подвластно. Ты – хозяин жизни! Словно наркотиков наелся. Грибки такие есть. Грибы счастья. Кажется, так они называются. Стоп! А может, и вправду опоили?

Плацекин попытался вспомнить, чем его угощали в доме Картошкиных в первый день появления в нем. Жареная картошка, соленые огурцы… Алкоголя, помнится, на столе не было. Да он, собственно, к еде и не притронулся. Значит, тут что-то другое. Ах, да! Шурик сказал, что жить ему, Плацекину, остается всего два-три месяца. Тромб. Мол, к сердцу подойдет, и привет! Потом вроде лечить начал. Манипуляции руками проделывать стал. Ага, манипуляции… Может, он меня того… загипнотизировал? А тромб? Рассосался? А если не было никакого тромба. «На понт взял», как выражаются уголовнички. Но ведь от Шурика действительно исходит некая сила, заставляющая слепо повиноваться ему. Пока находишься при нем, безоглядно ему веришь. Обо всем забываешь, лишь бы только идти рядом или хотя бы следом. И такие чувства, видимо, обуревают каждого, кто соприкасается с Шуриком. Ладно, Плацекин, мужик тертый, и ведь поддался. А Дашка? Ведь она – совсем соплюшка. Ребенок! Ищет себе кумиров. Вот и нашла! Как ее оттуда вытащить?

А Даша буквально не отходила от своего идола. Ей было пятнадцать лет, и она мечтала потерять невинность. Но не с каким-нибудь олухом-одноклассником, а с настоящей знаменитостью. Еще два года назад она дала себе клятву: первым у нее должен быть человек молодой, красивый, а главное, известный. Вначале ее мысли не шли дальше звезд шоу-бизнеса. Но наблюдая по телевизору, как вокруг ее «очередного избранника» скачут толпы визжащих девиц, она быстро теряла к тому интерес. Конкуренции Даша не терпела. Да и звезды шоу-бизнеса не посещали Верхнеоральск.

Перебрав и отбросив всех сколь-нибудь привлекательных исполнителей легкой музыки, Даша решила искать возлюбленного в иных кругах. Допустим, в литературных. Здесь все оказалось еще хуже, даже чем в мире попсы. Писатели, если судить по фотографиям на обложках, были все старые и толстые. С таким уродом в постель ложиться не то чтобы страшно, а скорее противно. Хотя лесбийские забавы не интересовали Дашу, она поинтересовалась и писательницами, благо нынче их еще больше, чем мужских особей. Литературные дамы казались еще страшнее, чем их коллеги противоположного пола. Поразмышляв о причинах столь странного явления и вспоминая литераторов прошлых эпох, скажем, Пушкина или Лермонтова, а также Есенина, которые выглядели очень даже ничего, Даша отвергла и писателей. Следующими в списке подходящих кандидатур шли звезды спорта. Не без оснований считая спортсменов ребятами недалекими, хотя и отдавая должное их внешним данным, после некоторых раздумий Даша отвергла и их. Ей, видите ли, нужен был любовник не только красивый, но и умный. А то в постели двух слов связать не сможет. Хотя зачем в постели связывать слова? По неопытности Даша самой себе таких вопросов не задавала. Ей казалось: избранник должен, как минимум, знать «Евгения Онегина» наизусть и читать Шекспира в подлиннике. Оставались политики. Тут тоже было не все в порядке. Большинство политических деятелей было отнюдь не молодо. Хотя среди них и попадались ребята внешне очень даже неплохие! Взять хотя бы Бориса Ефимовича Немцова. Собой видный, фигура атлета, взгляд огненный, волос кудрявый… Одним словом, знойный мужчина. Но что-то в нем настораживало. Некая хлыщеватость, что ли. Да и глаза… Уж больно лукавы.