Следовало отдать должное его хозяину: строил он с явной оглядкой на смутные времена и таким образом, чтобы на ночь ворота усадьбы закрывались так, словно они были крепостными. И защищаться в ней тоже можно было не без успеха, используя при этом вооруженных работников и слуг.

Дело шло к вечеру, и капитан получил приказ подобрать место для ночлега полка. Увидев эту усадьбу, он решил, что теперь проблемы выбора уже не существует.

– Ну-ка, господа кабальеро, нанесем визит местным француженкам, – скомандовал капитан двум своим лейтенантам, и еще через мгновение авангардный эскадрон на аллюре ринулся к самозваной сельской крепости.

Тут же бросили стада четыре конных пастуха. Примчавшись к обводу построек, они оставили лошадей и друг за другом юркнули в какую-то щель. В страхе побросали свои мотыги четверо копошившихся неподалеку от ворот работников. Забежать за стены усадьбы они не успели, а потому заползли под две из четырех повозок – с сеном и бревнами, – которые почему-то стояли распряженными по обе стороны от ворот…

Однако испанцев они пока не интересовали. Идальго было ясно, что солдат в усадьбе нет, а прислуга и охрана в пять-шесть человек оказать им достойное сопротивление не в состоянии.

Капитан Ромеро и предположить не мог, что и конные пастухи, и работники, трусливо заползшие под повозки, и те шестеро вооруженных людей, что скрывались в высокой повозке, притрушенной сеном, и какое-то время оставались незамеченными – были воинами хорошо известного испанцам корпуса полковника Сирко.

Имя-то капитану было известно. Однако сам он, как и весь полк, впервые сталкивался с казаками, с их коварной тактикой ведения войны, их азиатской хитростью, с которой они привыкли встречать всякий открытый рыцарский наскок испанских кабальеро.

Не успел эскадрон лихо пройтись по мощеному двору огромной усадьбы, удивляясь тому, что она словно бы вымерла, а все двери и окна закрыты и забаррикадированы, как два десятка притаившихся в повозке, под повозками и в других укрытиях казаков расстреляли из пистолетов нескольких приотставших испанцев. Едва остальные испанцы опомнились, как казаки закатили повозки в ворота и, заклинив жердями колеса, завалили бревнами все пространство между ними.

Еще не понявшие толком, что произошло, испанцы носились между постройками, вызывая хозяев и призывая каждого, кто с оружием, выйти и сразиться. Однако выходить никто особенно не торопился. Первыми приняли вызов два казака, пристроившихся под повозками со своими маленькими пушчонками-фальконетами. Их ядра, вместе с пистолетным и ружейным залпом привратных стражей, внесли в ряды испанцев такую смуту, что те мигом оставили идею рыцарских поединков и ринулись назад, к воротам, чтобы поскорее вырваться из западни. И вот тогда грянули выстрелы всех, кто засел в усадьбе.

Вооруженные трофейными английскими ружьями – меткими и дальнобойными, – казаки появлялись везде: на крышах построек, в окошках чердаков, в дверях и окнах конюшен и прочих построек. Те из испанцев, кому удавалось ворваться в какое-либо строение, тотчас же погибали под ударами сабель, оглобель, кос и даже кузнечных молотов.

Не прошло и получаса, как весь эскадрон был истреблен. И пока Сирко, командовавший этим боем, вместе с двумя десятками своих казаков облачался в испанские латы и острогребневые шлемы, один из плененных лейтенантов, «подбадриваемый» казаками, обстоятельно сообщал ему, сколько сабель осталось в драгунском полку и где он сейчас находится. Но самое важное – сигналом к тому, что место для ночлега найдено, должны послужить звуки двух военных труб. Которые немедленно были обнаружены привязанными к седлам испанских трубачей.

– Прибыли офицеры из штаба принца де Конде, – неожиданно доложил сотник Илькун, когда переодетые в испанское платье казаки готовы были выступить навстречу полку пиренейцев.

– Что им нужно? – холодно поинтересовался полковник, удивляясь, как это штабисты умудрились избежать встречи с испанцами.

– Хотят поговорить с вами.

– Деньги они привезли?

– Они скорее привезут нам на растерзание свою королеву Анну Австрийскую, чем выплатят то, что мы честно отвоевали, – невольно проворчал Илькун.

– Только не трогай их королеву, – поморщился полковник. – Культ государыни – последнее, что многие из них, разуверившиеся в этой войне, еще по-настоящему чтут. Казаков поведешь ты. Я пока что проведу переговоры с французами и подготовлю нашу западню к новому бою.

– Славное местечко. И положили мы их тут немало, – окинул взором место побоища сотник. Казаки складывали на повозки трупы, собирали трофеи, опустошали кошельки павших, что мародерством уже не считалось. Они давно были предоставлены сами себе, а воевали, как и раньше, не за плату, а за честь.

Пока спешенных французов вели к Сирко в хозяйский особняк, они почти с ужасом наблюдали за тем, что происходило во дворе. Такого количества трупов на столь небольшом пространстве майору де Косьержу и пятерым его солдатам видеть еще не приходилось.

– Что это за Фермопилы вы здесь устроили, господин полковник? – с уважением спросил майор, увидев Сирко стоящим на крыльце.

– Фермопилы вам представится наблюдать приблизительно через час. Когда сюда подойдут остатки испанского полка.

Прихватив с собой пленного лейтенанта, сотник Илькун уже покинул усадьбу. Оставшиеся казаки спешно помогали вооружаться немногочисленной челяди этой усадьбы, сам хозяин которой третьи сутки пребывал в предсмертном состоянии.

– Ваши люди, переодетые в испанское, собираются заманить его сюда?

– Не только собираются, но и заманят.

– Но хочу напомнить, что у вас не было приказа удерживать эту усадьбу. Вы вправе оставить ее и отойти, избежав встречи с испанцами.

– Вправе, конечно, но ведь мы же на войне, а не на королевских маневрах. Уйдем мы, встретить их придется кому-то другому. К тому же нам не безразлична судьба людей, которым испанцы станут мстить за гибель эскадрона…

– Не возражаю, не возражаю, – предостерегающе замахал руками толстячок майор. Сам он вряд ли когда-либо принимал участие в настоящем бою, и все, что открывалось ему здесь, как и сама храбрость казаков, искренне поражало его. – Вы вправе сразиться. И поверьте: о том, что мы видели здесь, будет доложено лично главнокомандующему. Лично, полковник, можете положиться на меня. Это вопрос чести и долга.

– Как вам будет угодно, – с обескураживающим безразличием ответил Сирко.

– Но вести я привез не очень приятные, – мрачно молвил майор, выдержав скорбную паузу. – К сожалению, все усилия командующего ни к чему не привели. Правительство Франции, конечно, признает условия вашего договора… Но, к сожалению…

– Вы слишком долго и запутанно объясняете все это, – прервал мучения майора полковник Сирко. – Скажите проще: «Денег нет и никогда не будет. Правительство Франции даже не собирается погасить свой долг перед казаками».

– Я сказал только то, что пока их нет. Поскольку правительство задолжало вам за несколько месяцев, вы вправе немедленно прекратить боевые действия…