Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возможно, всего через несколько дней она начнет новую жизнь и будет работать у господина Хэксби. Ей представится шанс освободиться от груза прошлого и стать другим человеком, избавиться от тяжелых воспоминаний об отце и о том, что Кэт считала своим долгом перед ним и перед его Богом. Даже Колдридж отныне утратит для нее свое значение, но эту цену она готова заплатить.
Но все окажется тщетным, если Кэт и дальше будет преследовать тот же сон и осознание, что Эдвард Олдерли жив и ищет ее.
На следующий день, в пятницу, хозяйка кофейни отослала Кэт прочь еще раньше. С корзиной на локте левой руки Кэт шла по улицам, делая вид, будто госпожа послала ее в лавку. Правую руку девушка держала в кармане, сжимая рукоятку ножа.
Она прокладывала себе путь сквозь толпу, время от времени останавливаясь поглядеть на товары, выставленные в лавках и на лотках. Шум и гомон улицы Холборн донеслись до нее прежде, чем она достигла цели. Кэт находилась к западу от ворот Сити, на безопасном расстоянии от Барнабас-плейс и его окрестностей.
Уличный торговец продавал устриц, и Кэт встала в очередь вместе с другими прохожими. Через толпу пробирался слуга, а следом за ним шел мастиф в наморднике. Пес рванулся к девушке, и Кэт шарахнулась от него. Слуга рассмеялся и оттащил собаку.
Кэт застыла, глядя им вслед. В первый раз за два месяца она вспомнила мастифов в Барнабас-плейс: Грома, Льва, Жадину и Голозадого. Она мысленно повторила их клички, будто доброе заклинание. Вот бы увидеть их и ощутить их горячее дыхание, когда они лижут ей руки. Гром, Лев, Жадина и Голозадый.
Особенно Кэт соскучилась по Голозадому.
Мастифам нужно много двигаться, иначе собаки растолстеют и обленятся. В Барнабас-плейс слуга каждое утро проходил с ними по одной-две миле. Однажды Кэт видела, как он с ними гуляет: идет, вцепившись в четыре поводка, по два в каждой руке, за поясом на всякий случай плетка, а лицо красное от натуги. Толпа расступалась перед ними, будто Красное море перед израильтянами.
Однако раз в неделю, субботним утром, Эдвард брал собак на верховую прогулку, и в сопровождении слуги они отправлялись дальше — обычно на Примроуз-хилл[12].
«Примроуз-хилл», — мысленно повторила Кэт, погрузившаяся в воспоминания и мечты. Гром, Лев, Жадина и Голозадый.
Вдруг ее толкнул плечом мужчина:
— Уйди с дороги, девка.
Кэт попятилась, едва не свалившись в проходивший у нее за спиной водосток. Но все же она удержала равновесие. Мужчина нахмурился и устремил на девушку внимательный взгляд. Одет он был просто — скорее всего, слуга.
— Я тебя знаю? — спросил прохожий.
— Нет, сэр.
Они замерли, глядя друг на друга. Мужчина сильнее наморщил лоб, силясь ее припомнить. Кэт его не узнала. Но это еще ничего не означает. В прошлой жизни Кэт почти не обращала внимания на слуг — ни в резиденции Олдерли, ни в других домах, если те не были слишком назойливы. Но прислуга всегда пристально следит за господами.
— Точно говорю, я тебя где-то видел, — резко возразил мужчина.
Кэт вспомнила не лицо, а голос. Через открытое окно гостиной она слышала, как этот слуга разговаривал с Энн в саду Барнабас-плейс: этот недотепа обхаживал горничную, чтобы та подарила ему поцелуй. Голос был скрипучий, однако иногда проскакивали мягкие свистящие нотки, — возможно, у слуги не хватает зубов или у него что-то с нёбом.
— Вы обознались, сэр.
Кэт нырнула в толпу и поспешила прочь.
Глава 31
Все мои хозяева, и старые и новые, оставили меня в подвешенном состоянии.
Госпожа Олдерли тоже не выражала желания со мной встретиться. Мне бы следовало этому радоваться, ведь новая встреча с ней ни к чему хорошему не приведет. Однако я, напротив, был разочарован. Влечение похоже на зуд — чешешься ты или пытаешься его игнорировать, он все равно тебя беспокоит.
Ну а пока я исполнял свои прежние обязанности под руководством господина Уильямсона. Занимался его корреспонденцией. Писал под диктовку, проверял гранки. От его имени обсуждал с господином Ньюкомбом вопросы, касавшиеся печатания «Газетт», а также руководил сетью временных работников, в основном женщин, которых мы нанимали для того, чтобы они распространяли наш новостной листок по всему Лондону.
Хотя в Саффолке я не нашел ни Ловетта, ни его дочь, мои хозяева, похоже, меня в этом не винили. Уильямсон вдруг объявил, что я буду получать дополнительные десять шиллингов в неделю. К тому же он дал мне фунт и велел найти камзол, в котором я не буду позорить ни его, ни своих сослуживцев. Начальник дал мне понять, что благодарить за эти щедрые жесты следует его, но я подозревал, что за ними стоит Уильям Чиффинч.
Через два дня после моего возвращения я направлялся в Скотленд-Ярд и по пути в Пеббл-корт встретил Чиффинча. Увидев его в трех ярдах от себя, я поспешил отвесить поклон. Чиффинч прошествовал мимо с гордо поднятой головой — если он меня заметил, то не подал виду.
С разносчиками «Газетт» всегда возникали трудности. Платили мы им мало, и работали они всего несколько часов в неделю. Но мы нуждались в их услугах так же, как они нуждались в наших деньгах, и случалось, что эти люди, несмотря на низкий статус, оказывали на нас большое влияние.
Когда я только вернулся из Саффолка, возникли подозрения, что три разносчицы пренебрегают своими обязанностями и экземпляры «Газетт» не доходят до некоторых таверн, кофеен и подписчиков.
Уильямсон пришел в ярость: он скрупулезно контролировал распространение «Газетт», так же как и другие свои дела, — в этом была и его сила, и его слабость. Начальник велел мне втайне проследить за тремя женщинами по очереди и выяснить, оправданны ли жалобы.
Работа была малоприятной и по природе своей неблагодарной. Но через день-два загадка разрешилась сама собой. Одна женщина оказалась пьяницей, по дороге не пропускавшей ни единой пивной и к вечеру впадавшей в бессознательное состояние. У второй было четверо детей — младший грудной младенец, старшему не исполнилось и шести, — и она не могла оставить их одних на весь день.
А третья — Маргарет Уизердин, служанка госпожи Ньюкомб: хозяйка поручала ей тяжелую работу по дому, вымещала на ней плохое настроение и время от времени использовала ее в качестве няни