Единственно, что меня еще удерживало на месте, так это необходимость пустить на «веревки» свою единственную футболку. Ничего другого, подходящего, чтобы привязать нож к древку, у меня не нашлось. Такие колебания, если смотреть на проблему с позиции жизни и смерти, были смешны; и все же, хотя умирать я, конечно, не собирался, но и любимую футболку было до ужаса жаль…

Однако время шло, лес должен был скоро кончиться, а с ним и моя относительная безопасность. Охотники неминуемо повернут назад, и преимущество неожиданности может оказаться утраченным. Пришлось, скрепя сердце, резать футболку на полосы. Зато короткая пика, вроде римского дротика, получилась на славу. Правда, сук был сухой и вполне мог обломиться, но это меня не смущало, — все равно оружие было разовое. Если не удастся сразить одного из блондинов с первого броска, выход оставался один: брать ноги в руки и надеяться, что подвернутая лодыжка выдержит, и мне удастся убежать.

Нож я приматывал во время остановок, когда был вынужден отсиживаться в кустах.

В три присеста я надежно прикрутил его к палке и начал понемногу догонять противников. Теперь пришлось удвоить внимание и при малейшем поводе бросаться ничком на землю.

Вскоре, как я и предполагал, охотники добрались до дороги, ведущей в город, и надолго затаились, — смотрели, не выйду ли я на них. Мне пришлось ложиться на землю и ждать, когда они на что-нибудь решатся и начнут движение.

Старший из двоих разбойников появился надо мной внезапно, я прозевал его неслышные шаги.

Внезапно увидев меня, он растерялся еще больше чем я сам.

Мой боевой окрас вверг его в ступор не меньший, чем убитого парня. Он махнул в мою сторону рукой, как будто отгоняя наваждение.

Потом мы на мгновение встретились взглядами, и он внезапно бросился на меня.

Его ослоп висел на ремешке на левой руке, в правой же был нож, еще более длинный и тонкий, чем у погибшего товарища.

Я стремительным рывком перекатился на спину; под правой рукой вдоль тела, острием вперед находился дротик. Палица оказалась слева. Старший бандит налетел сверху, намереваясь пригвоздить меня своим тесаком к земле.

Однако мгновенная заминка и нерешительность его погубили. Я успел вскинуть навстречу дротик и даже направить его в область сердца.

Все кончилось в считанные секунды — тело по инерции напоролось на острие, и нож по самое древко вонзился в грудь. Громко хрустнул сломавшийся сук, раненный отчаянно вскрикнул и, рухнув наземь и обливаясь кровью, попытался достать меня своим ножом. Я этого ждал и успел откатиться в сторону, после чего вскочил на ноги.

Скрываться больше не имело смысла. Не было и времени расслабляться.

Ломая кусты, к нам мчалась очередная машина для убийства.

Я едва успел укрыться за деревом. Почитатель библейского Иосифа бросился к товарищу, мгновенно оценил обстановку и закрутился на месте в поисках противника.

Реакция и взрывная сила у него были на самом высоком уровне. Он рассекал воздух палицей, вопил, прыгал на месте, как будто входил в шаманский раж. На нервы, и без того напряженные до предела, это действовало убийственно.

Казалось, что противник обладает неиссякаемой силой и раздавит меня, как козявку. Мне с трудом удалось взять себя в руки и не запаниковать.

Я продолжал прятаться за стволом и, невидимый за разросшимся подлеском, наблюдал за тем, что происходит на полянке.

Умом я понимал, что бесноватого вряд ли хватит надолго, но когда все существо охватывает ужас, разум — плохой советчик. Ноги дрожали от напряжения, готовые унести меня прочь от смертельной опасности. Каким-то чудом удалось устоять на месте, а не пуститься в бегство…

Блондин наливался малиновым цветом и продолжал свои безумные телодвижения. Не представляю, сколько времени прошло с начала его дьявольского танца… скорее всего, несколько минут, показавшихся мне бесконечными. Движения его, несмотря на хаотичность, были ритмичны и подчинены какой-то непонятной логике, так что я невольно начал впадать в транс, подобно малолетним фэнам на рок-концерте их кумира. Невиданное действо заводило, и я уже понемногу сам начал повторять движения бесноватого…

Вдруг танец кончился, так же неожиданно, как и начался. Парень явно переборщил со своей пляской смерти. Теперь он стоял неподвижно, высоко подняв руку с дубиной. На губах пузырилась розовая пена.

Я, не выдержав атаки адреналина, как черт из коробочки, выскочил из-за дерева. Противник затрясся и выронил воздетую палицу.

Его безумные глаза смотрели мне прямо в лицо. Потом они начали выкатываться, в прямом смысле вылезая из орбит, и в них мелькнул вполне человеческий ужас.

Бандит пронзительно выкрикнул что-то нечленораздельное и начал мешковато оседать на землю. Его тело забилось в конвульсиях, оно несколько раз выгнулось, как это бывает во время приступа эпилепсии, дернулось, затряслось и затихло.

Я подбежал к нему и замахнулся дубиной. Он остался недвижим. Глаза были открыты, но смотрели не на меня, а в небо.

Пересилив страх, я наклонился и проверил на вздутом, напряженном горле пульс. Оный отсутствовал напрочь. Третий участник драмы был мертв. Похоже, у него не выдержало сердце. Надеюсь, не от вида моей камуфляжной раскраски…

Впрочем, я и сам находился в полной прострации. Ноги дрожали от напряжения, палица выпала из ослабевшей руки, и очень захотелось пить. В таком состоянии меня можно было взять голыми руками. На сопротивление я был не способен ни физически, ни морально. Хотелось просто лечь на землю, вытянуться и закрыть глаза…

Я с тоской посмотрел на дорогу, до которой было метров тридцать, — но их еще предстояло, набравшись сил, преодолеть… И причем незамедлительно. Поклонник египетского менеджера Иосифа во время своей пляски так громко вопил, что прибытия последнего участника драмы можно было ожидать с минуты на минуту. Лес был небольшой, и вряд ли чернобородый атаман зашел настолько далеко, чтобы не услышать ритуальных воплей своего бесноватого товарища. А именно этого хлопца с его крупнокалиберным пистолетом я меньше всего хотел бы сейчас встретить.

Думаю, что не инстинкт самосохранения, а лишь любовь заставила меня преодолеть навалившуюся слабость и апатию.

Беспокойство об Але принудило наклониться за палицей, подобрать выпавший из рук заколотого разбойника нож, и, едва передвигая ноги, пуститься в обратный путь.

Почти не осознавая того, что делаю, я двинулся не в сторону дороги, где меня легче всего было догнать четвертому разбойнику, а обратно в лес — туда, где он наверняка не станет меня искать. Именно из-за боязни оставить Алю одинокой и беззащитной я не мог себе позволить бездарно погибнуть от руки случайно встреченного бандита.

Сначала я не шел, а влачился, с трудом переползая через поваленные стволы деревьев и медленно продираясь сквозь густой кустарник.

Однако чем дальше я отходил от роковой поляны, тем лучше себя чувствовал. Ноги перестали дрожать и подгибаться, голова больше не казалась чугунной, а палица — такой неимоверно тяжелой. Пот на теле высох, и мне стало зябко.