Словом: давай, покажи…

Это «эффект наблюдателя», одна из категорий квантовой физики: глядя на что-то, ты изменяешь то, на что смотришь.

И тебе ничего не остаётся делать, как выпустить ту самую девицу на сцену – пусть идёт сама, вихляя бёдрами или там вышагивая деловитой походкой примерной ученицы. Ходить она может как угодно, но стоит ей открыть рот… А каким голосом, кстати, она заговорит? С каким акцентом? Употребляет ли рискованные обороты или бубнит, повторяя затвержённые банальности своей мамани?

Короче, диалог беспощадно всё обнажает – ситуацию, повадки героев, их намерения; порою и мысли. Диалог – это не то, что скроет ваши ошибки, и потому писать его сложно, несмотря на обманчиво пригласительную возможность просто потрепаться.

Именно в диалогах следует безжалостно вычёркивать слова, междометия и целые фразы.

Оставьте пару звуков – так, на развод. Прислушайтесь, как вы разговариваете с другом, с соседкой… не говоря уже о супружеском обмене новостями и соображениями на разные темы. Это вам только кажется, что за ужином вы с женой «посоветовались и решили». С чего вы взяли, что между супом и запеканкой были произнесены хотя бы одна-две внятные фразы? Нет, это не фразы, а дырки от бублика.

Но диалог – это мостик между двумя дыханиями. И точно как дыхание не может прерваться (разве что в летальном случае), так же и диалог должен длиться. Если не в словах, то в жестах, в движении, в мыслях персонажей. И даже тиснув пятистраничное описание луга, детской площадки или тёмного переулка, вы, автор, продолжаете диалог героев – пусть одна из них давно крепко спит, а другой потягивает третью кружку пива в ближайшем пабе.

Очень часто диалог не имеет прямого отношения к действию в реальном времени. Диалог вовсе не обязан иллюстрировать действие, не обязан действие объяснять – ни в коем случае! Но он обязан это действие двигать.

Вспомните Чехова: герои на сцене ужинают, а в это время рушатся судьбы и разбиваются сердца.

Это тоже отнюдь не правило. Помнится, Виктор Славкин, известный драматург, рассказывал мне о своём разговоре с Василием Аксёновым, после того как Аксёнов вернулся из своей первой поездки на Запад – где-то в начале восьмидесятых. «Вася говорит: «Я теперь знаю, как надо писать диалоги, – рассказывал Виктор. – Как у старины Хэма. Сидят за столом женщина и мужчина. И диалог такой: женщина: «Ты меня видишь?» Мужчина: «Да». Женщина: «Да?» Мужчина: «Да…»

Тоже неплохо. И тем не менее Аксёнов продолжал писать диалоги, присущие стилю Аксёнова, а не Хемингуэя.

В движении диалога, в его напоре, градусе, должна – помимо логики, или абсолютного её отсутствия, или вывернутого наизнанку смысла – содержаться некая парадоксальность. Посреди логичного течения разговора резко поверните руль в другую сторону, куда читатель даже не смотрит. Направьте диалог на стену сарая, на фонарь, на забор, на ствол этого дуба и в последнюю минуту, визжа тормозами, крутите, как бешеный, обратно.

Иными словами, читателю должно быть гораздо интереснее читать диалог двух этих чуваков, чем идти в бар пусторюмить и языком чесать с приятелями или даже с собственной девушкой. Победите его девушку, чёрт побери, завоюйте на час-полтора этого нового читателя. Пусть он ей скажет потом: «Извини, зачитался…»

Прежде чем писать диалог на бумаге, я сотни раз репетирую его в жизни. Я репетирую не слова, а этот вот резкий поворот руля.

Берём пример.

Писатель идёт гулять с собакой. Этот городок, где он живёт… этот дорогостоящий, чёрт его знает почему, район проживания весьма состоятельных граждан… В общем, эта блядски дорогущая деревня обрамлена двумя роскошными, мощёнными камнем променадами, и каждый тянется над красивейшим ущельем, поросшим соснами и оливами.

Так вот, оба променада загажены по обочинам домашними питомцами, несмотря на то, что примерно каждые метров двести-триста между соснами стоит столб с пакетами для уборки собачьего дерьма и мусорный бак, чтобы его туда бросать.

Писатель – человек принципиальный (в этом вопросе). Он (я) уже трижды вешал написанные собственной рукой объявления, типа: «Если вы считаете себя культурным человеком, то почему не убираете за своей собакой?» Дети писателя считают его (меня) чокнутой, наивной, нервной, деспотичной и какой-то там ещё и уверяют, что подобные объявления должен развешивать муниципалитет.

Ну хорошо. Ведь мы – о диалоге, не правда ли?

Итак, мы с Шерлоком на дневной прогулке. День – прелестный, летний, но не жаркий. По синему небу стремительно движутся пышные и очень белые облака, так что хочется плеснуть их в кофе. Тишина, благодать, из ущелья поднимается прохлада… Ни единой живой души, слава богу, только чёрные тени от сосен разлиты по обочинам и афганский скворец сидит в кроне пинии и распевает так, что – зуб даю – российский соловей, мною описанный, мною же и будет посрамлён. (Я однажды слышала, как такая вот птаха спросила меня: «Крокодил не проходил?»)

И тут в солнечной перспективе возникает фигура спортивной женщины в соломенной шляпе. Она, с наушниками в ушах, бодро и напористо идёт нам навстречу (на бицепсе закреплён ремешками прибор, высчитывающий калории или – что там? – шаги). Поравнявшись с нами, божьими странниками, она останавливается и говорит мне таким же напористым и ровным, как шаги её, голосом:

«Вот вы гуляете со своей милой собачкой. Все гуляют с этими милыми распущенными животными, оставляя после себя кучи испражнений».

Ах, она знает слово «испражнения». Молодец! Надо научить её другому слову.

Я тоже останавливаюсь. Это ещё не диалог. Первая фраза всегда повисает в воздухе и там же может раствориться. Внимание! Диалог всегда зависит от второго голоса.

«Вы совершенно правы! – говорю я прочувствованно и даже проникновенно, бархатным голосом, грустно качая головой. – Можете говорить с нами по-русски. Но ваше замечание к нам не относится, потому что (резкий поворот руля) мы срём справедливо и регламентированно».

Я приветливо вытаскиваю из кармана смятый целлофановый мешочек. У меня всегда карманы забиты этими мешочками на всякий случай.