В тот момент для Кейрана было не важно, что он не имел права ее касаться. Что Мишель Беланже должна принадлежать Галену, а ему следовало держаться от нее подальше.

И уж точно не следовало так исступленно, так жадно целовать бунтарку.

Но разве можно устоять перед этим кареглазым соблазном?

Дождь усилился, обрушившись на них водопадом. Напитавшееся тьмою небо все чаще сотрясалось громовыми раскатами. Но единственное, что слышал и ощущал Кейран Донеган, – это хрупкую девушку рядом с собой. Уступившую не страхам – чувству.

И он больше не желал никогда выпускать ее из своих объятий.

Если бы не слабый стон сквозь ставшие белыми губы:

– Мне плохо. Очень холодно…

Мишель в его руках обмякла. Мокрое личико стало что алебастровая маска, нежная кожа, несмотря на вечернюю прохладу, еще минуту назад пылавшая под его пальцами, теперь была холоднее мрамора.

А у Кейрана все внутри вдруг похолодело от страха. Подхватив невесомое тело, он понес пленницу обратно. Проклиная погоду, прабабку Каролину с ее демоновыми каракулями и отца, из-за вмешательства которого Мишель в последнее время была сама не своя.

– Да чтоб вас всех аллигаторы сожрали! Где она, я тебя спрашиваю, могла это найти?! – потрясая в воздухе потрепанной книжицей, которая, казалось, вот-вот рассыплется ветхими страницами, прогремел Сагерт Донеган.

Король хлопка был вне себя от гнева. Не успел он вернуться из «Белой магнолии», где в компании старых знакомых приятно проводил время, как ему тут же испортили настроение. Сначала доложили о скоропалительном отъезде младшего сына, непонятно какого демона прихватившего с собой пленницу. А стоило Сагерту переступить порог дома, как из библиотеки выскочила Аэлин и истерично заявила, что Беланже хватило наглости совать свой нос в их семейные тайны, рыться в их прошлом.

Дневник маленькая дрянь читала!

Жаль, в наказание за любопытство нельзя хорошенько эту девку выпороть! Он бы лично с удовольствием исхлестал плетью ее нежную белую спину.

– Какая разница, где она его нашла, – огрызнулся Кейран, которому не было дела до исповеди прелюбодейки, как и до того, что Мишель открылась постыдная тайна его семьи.

Наоборот, он испытал облегчение, когда признался. Когда понял, что она его боится, но… не отталкивает. Просто не может оттолкнуть, привязанная к нему этим безумным, иррациональным чувством, которое сжирало его изнутри все последние дни.

Наверняка Мишель оно тоже мучает. Иначе бы не тянулась к нему со всей страстностью, позабыв о страхах, пылко отвечая на каждый сумасшедший поцелуй.

Сагерт раздраженно дернул за галстук: несмотря на то что в раскрытые настежь окна врывалась ночная прохлада, принося с собой запахи дождя, вязкую сырость с болот и далекий гул постепенно стихавшего ненастья, ему казалось, что в комнате невыносимо жарко и воздуха катастрофически не хватает.

Последней каплей для хозяина Блэкстоуна стало возвращение до нитки промокшего отпрыска, державшего на руках их проблему. Которая в самом ближайшем будущем должна была стать для Донеганов спасением.

Если бы не треклятое похищение, усложнившее жизнь им всем.

Сагерт мысленно порадовался, что уговорил старшего сына этой ночью не возвращаться на плантацию, а провести какое-то время в городе. Наследнику, помешанному на их не в меру любопытной гостье, все сложнее становилось сдерживать свои порывы. Это странное маниакальное увлечение Галена девушкой уже всерьез тревожило Сагерта.

Как будто ему больше не о чем было беспокоиться.

Узнай наследник, что сумасбродная девчонка, которую он так отчаянно желал, весь вечер провела с его братом, и скандала было бы не избежать. Да что там скандала! Они бы наверняка друг другу кулаками ребра пересчитали. И это еще больше ранило бы Аэлин.

В довершение ко всему девчонке сделалось плохо. Послать за доктором они не могли, иначе бы пришлось потом отвозить этого самого доктора на болота. С простреленной головой. Да и что тут мог поделать мистер О’Доннелл, если пленница потеряла сознание из-за магии бокора. Тафари ведь предупреждал, что девушке придется несладко.

Но ничего, пусть помучается немного. За то, что из-за нее страдала Аэлин. И оба его отпрыска как будто с ума сошли. Превратились в одержимых этой маленькой бунтаркой.

«Ведьма. Настоящая ведьма!» – Сагерт залпом опрокинул в себя бурбон. Тот, что хранил для особых случаев, выдержанный в бочках из-под хереса.

Сегодня, рассудил он, как раз такой случай: его младший сын переступил все границы дозволенного. Донеган поморщился, но не от горечи, обжегшей горло, а от сменяющих друг друга мыслей, и каждая последующая была мрачнее предыдущей.

– Что с ней теперь будет? Что ты с ней сделал?! – уперся ладонями в столешницу Кейран.

– Угомонись. – Сагерт отбросил в сторону дневник, придавив им ворох просмотренной корреспонденции. В основном это были приглашения от соседей и поздравления по случаю недавно состоявшейся помолки. – Ни слова Галену. Он не должен узнать о том, что ты с ней где-то шлялся. Катрину и Аэлин я уже предупредил.

– Плевать на Галена! – прорычал Кейран, в сердцах едва не добавив: «Плевать на них всех!» В последний момент сдержался и, не сводя с отца тяжелого взгляда, требовательно спросил: – Что ты собрался делать с Мишель?

– Что она уже узнала? – вопросом на вопрос ответил Сагерт, в планы которого не входило отчитываться ни перед кем.

– О Дагене. О Каролине. О том, что мы убийцы. – С мстительным удовлетворением заметил Кейран, как лицо короля хлопка исказилось гримасой недовольства.

– О Катрине и Аэлин?

– Мишель знает только о том, что магия удерживает их в Блэкстоуне.

Сагерт хмуро кивнул и провел пальцами по растрескавшемуся переплету дневника.

– Ничего, и это тоже можно исправить. Скоро она забудет и о проклятии.

Услышав тихие слова отца, Кейран весь внутренне напрягся и осторожно поинтересовался:

– Хочешь уничтожить ее воспоминания? Это потому у нее постоянно болит голова?

– Я лишь пытаюсь вернуть Мишель родителям. Но так, чтобы потом самому не лишиться своих детей.

– У любой магии есть цена. Отец! – взволнованно воскликнул он. – Чем на этот раз будешь расплачиваться?

– Как обычно, деньгами, – пожал плечами Сагерт. – Бокор в обиде не останется.

Кейран сдержался, хоть и сам не понял, как сумел совладать с полыхнувшей в груди яростью. Как не набросился на отца, в чертах которого не нашел ничего, кроме отчаянной решимости и безразличия. Сагерта не заботили последствия. А единственный бокор, с которым водил дружбу папаша, звался Тафари. Старик с болот… О нем ходила дурная слава. Кейран помнил историю про бывшего хозяина Тафари, свихнувшегося и пустившего себе пулю в лоб. И это был не единственный случай, когда люди, так или иначе связанные с колдуном, становились безумцами.