— Ты меня этим попрекаешь? Вспомни, что ты наделал!

Нет, никакие святые не помогут избежать ссоры, которую Джузеппина собралась затеять.

— Опять эта история с Баньярой? Когда уже вы прекратите?

— Никогда! Ты не должен был так поступать: это мой дом, а ты продал его, не сказав мне ни слова! — Голос Джузеппины, в котором звучит обида, преследует его по коридору и в спальне. — Ты и твой отец отняли все, что у меня было. И я еще должна терпеть, что ты спишь с этой своей миланской потаскухой?!

От этой фразы Винченцо замирает на месте.

— Прекратите сейчас же, — шипит он. Глаза — две щелки. Сорванная с тела рубашка летит на кровать.

— Ну уж нет, я не буду молчать! Ты не знаешь, как это ужасно — приходить на службу в Сан-Джакомо и чувствовать, что на тебя все смотрят!

Винченцо раздевается догола.

— Какое мне дело, что думают люди?!

— Ты что делаешь? Срам какой! У своей бесстыжей научился? — Джузеппина отворачивается, краснеет.

— Вы меня родили. Чего стесняться?

Мать слышит плеск воды в тазу, которым пользовался еще Иньяцио.

— Если бы твой дядя был жив, ты бы так не поступил. Завести содержанку на глазах у всех… Это же грех смертный!

Шум воды прекращается. Винченцо берет свежую рубашку. Продевая жемчужные пуговицы в петли, отвечает, не глядя на нее:

— Это будет последний из грехов, с которым я предстану перед Богом. Хорошо, если вас это так беспокоит, найдите мне жену, и я буду спать дома с ней. Берет сюртук, надевает его, резкие движения выдают нервозность. — Но знайте: женатый или нет, я не откажусь от Джулии. Никогда.

* * *

Почти ночь, когда Винченцо входит во двор на виа Дзекка-Реджа. Бросает взгляд на окна квартиры Порталупи и идет в мезонин. Туда, где, по словам матери, Винченцо и Джулия совершают «грех смертный».

Бредни старух и священников.

Как минимум половина мужчин, которых он знает, имеют любовниц, если не еще одну семью, помимо официальной, — Бен Ингэм, например, который относится к сыновьями графини Спадафора, как к своим собственным. Но редко когда любовная связь по расчету превращается в историю любви.

Он не задерживается на этой мысли. Не хочет.

Звонит. Никто не отзывается. Открывает дверь своим ключом, снимает сюртук, проходит в гостиную.

Ее нет. Возможно, ушла к родителям.

После ссоры с ними из-за того, что она решила открыто жить как его содержанка, Джулия долго испытывала чувство вины. Только недавно она снова начала навещать родных. Ее отец, как прагматичный человек, быстро простил ее. Мать — нет, продолжает попрекать, заставляя мучиться угрызениями совести.

Винченцо наливает себе лимонад из графина. Поработает немного до ее возвращения.

Он не замечает времени, пока пламя свечи не начинает колыхаться от дуновения вечернего ветерка.

Встает, вглядывается в окна дома Порталупи. Различает тень, потом другую: кажется, это Джованни и Джулия. Они спорят.

Спустя какое-то время Джулия выходит, пересекает двор, опустив голову. Он открывает ей дверь, волнуясь сильнее, чем мог бы себе в этом признаться.

Джулия стоит перед ним на пороге. Такая бледная, словно вылеплена из алебастра. Она молча проводит ладонью по его лицу. Видно, что она чем-то сильно огорчена.

Целует его.

— Но что… — бормочет он.

Она прикладывает палец к его губам, запрещая ему спрашивать.

— Пойдем со мной.

Берет его за руку, и он идет за ней в спальню, зачарованный тихой просьбой.

* * *

Первые лучи солнца будят его.

Он обводит взглядом белый потолок, занавески, защищающие комнату от бесцеремонных глаз, шифоньер из красного дерева.

За окнами шум города, который снова оживает.

Он ощущает дыхание Джулии, щекочущее ему висок. Редкий момент покоя, и потому ценный. Теплая нежность ее тела, как дом, дарит ему умиротворение. С ней ему не надо опасаться нападок. Не надо доказывать, что он лучше других.

Она — Джулия, он — Винченцо. Больше ничего.

Когда он переворачивается на бок, то видит, что она не спит. Смотрит на него своими большими темными глазами, серьезными, но спокойными. Одна рука под подушкой.

— Я жду ребенка от тебя.

Только через мгновение Винченцо понимает смысл этих слов.

Ребенка.

Значит, внутри нее, в ее теле, что-то растет.

Ребенок. Сын. Мой.

Он срывает с нее простынь, жадно осматривает ее. Груди налились, бедра полные. Живот округлился.

Господи, как он раньше не заметил!

Джулия испугалась: закусила нижнюю губу, и рука, сжимающая подушку, дрожит.

Вопрос срывается с его губ, прежде чем он успевает подумать:

— Ты уверена, что он мой?

Джулия переворачивается на спину. Еле заметно улыбается. Похоже, она готова к этому вопросу.

— Ты был первый и единственный.

Она права, и он это знает.

Вдруг Винченцо замечает, что он голый. Хватает простынь, прикрывает бедра. Джулия рядом лежит неподвижно, дрожит от холода, сердце ее сжалось.

— Сколько уже?

— Кровь не идет три месяца. — Она кладет руку себе на живот. — Еще немного, и будет заметно.

Винченцо проводит руками по волосам. Когда они его зачали? Он старался быть осторожным, но не всегда получалось. Они жили вместе, занимались любовью целый год.

На свет появится его незаконнорожденный ребенок, как мать и предполагала.

— Я не женюсь на тебе. Не могу. Ты помнишь, да? — произносит он безотчетно, и, говоря так, подавлен, раздражен и растерян. — Ты не подходишь для… Мать продолжает искать мне жену, — добавляет.

Чтобы у нее ни одной мысли не закралось, чтобы не думала, что если у нее живот и будет ребенок, значит, она может крепко привязать его к себе.

— Посоветуйся срочно со своим братом или отцом. Если можно еще…

— Я так и знала. — Джулия усаживается на середину кровати. Нагая, гордая. Кажется, будто она сияет в лучах света. — Перед тем как ты произнесешь это, потому что я ждала, что ты и про это скажешь, знай, я не пойду ни к кому избавляться от него. Я хочу этого ребенка.

Винченцо отодвигается на край кровати.

Она хватает его за запястье, обнаруживая необычную для женщины силу.

— Послушай. Придет день, когда ты найдешь женщину, которую вы с твоей матерью с таким рвением ищете, и женишься на ней. Или я надоем тебе, и ты больше не придешь. Тогда у меня останется что-то, что будет напоминать мне о тебе, о нас.