Ему невероятно повезло, если так вообще можно сказать в таком вот положении! Будь о наступлении приказ или об отступлении, Гловацкий не знал, что и делать, скорее всего, прилепился бы к предложениям штаба или подчиненных. Но здесь оборона, и на довольно узком участке фронта, а это множество обычных батальонных участков. Дивизии, что оборону держат, тоже были, кадровые, довоенные – не одна там винтовка на троих, а полностью по штатам оснащенные, не уступающие по вооружению любой пехотной дивизии Вермахта.

Представления о 1941 годе по советской литературе и кинофильмам обрушились карточным домиком – он просто понял, видя все собственными глазами, что причина поражения не в недостатках техники или в нехватке вооружения, а в полной неспособности грамотно распорядиться имеющимся, в отсутствии умений и знаний, в самой элементарной растерянности. А чем можно заменить, если сам комсостав воевать учится на войне! Оплачивает учебу и собственную бестолковость большой кровью, безусловно храбрых, так уж исторически сложилось, русских солдат. Зато все «линию партии понимают» и «политически подкованы» – так война представлялась цепью сплошных побед. Чего уж проще – атака, прием сдавшихся в плен братьев по классу, обед, митинг или собрание и снова победная атака. Вот только реалии обрушили эти сладостные мечты – развеялся мираж «пролетарского братства всех стран».

Пусть учатся, только двойки им ставит умелый враг, и цена ошибок – батальоны солдат и десятки наших танков. И за такое наказывать жестоко надо, так чтобы неповадно другим было, чтоб ежеминутно чувствовали, что все огрехи замечены будут. И в то же время своей головой думали, на приказ сверху не ссылались, собственную инициативу сами проявляли, рассудочно и умело. За последнее только похвала – победителей не судят!

И не припирать их деталями, пусть сами решают, на месте виднее, а там успех или потери видны. Думать должны только о войне, о другом пусть политотделы голову ломают, и не собраниями с митингами, как почему-то считали раньше, а реальным делом – боец должен быть сыт, одет, вооружен и понимать, за что воюет. А то первые два дня комиссар твердил о классовой солидарности трудящихся – а как сводили его на БМП, как посмотрел он там, как германские пролетарии животы вспороли раненым русским рабочим, так и прозрел – теперь о звериной сущности фашизма только и говорит. Смел до отчаянности, по траншеям ходит, красноармейцев всегда подбадривает, над тыловыми службами надзор установил, требовательный до жути. Не чета замполитам из позднего времени, с переливанием пустого в порожнее, самый настоящий комиссар. Да и в Пскове изредка появляется, не зря надзирает по частям, все огрехи видит, за ошибки не только журит, помогает на месте тут же исправить, а не за ТТ хватается…

– Товарищ генерал! Разведгруппа одна вернулась – танки и мотопехота противника готовы к нанесению удара по направлению к Горбатово. В четырех километрах от наших позиций, в перелеске. Еще одна группа, судя по всему, погибла, мы слышали стрельбу. Успели подать ракеты – зеленую и красную. Прошу разрешить открыть огонь!

– Немедленно открывайте! И в 22-й корпус передайте все координаты – пусть подключаются. Налет короткий, с четверть часа, потом отбой и сразу маскировка позиций, надо успеть до появления авиации. Передайте приказ по полкам – ни шагу назад! Выполняйте!

– Есть!

В трубке хрипнуло, но в ушах еще слышался звенящий от напряжения голос генерала Кузнецова. Что ж, командир 163-й бригады не ошибся, очень хорошо, что генерал-лейтенант Кленов рискнул отменить свой приказ и вернул ее к Острову. У Двинска растрепали бы полностью, и потерь немцам ни на грош бы не нанесла.

А тут от нее польза великая уже вышла и еще больше будет. Все же две сотни Т‑26 не шутка, три танковые бригады удалось сформировать и в Ново-Псковском УРе фронт обороны на дивизию с 22 до 14 километров уменьшить, а плотность войск увеличить. Теперь главное – удержать позиции, любой ценой удержать, не дать немцам на рывке на ту сторону переправиться. Еще на день притормозить, а там будь что будет…

Командир 56-го моторизованного корпуса генерал инфантерии Манштейн Юго-западнее Острова

– Медленнее, Нагель, медленнее. Ничего не видно!

Генерал Манштейн прикрыл глаза, прислушиваясь, как его адъютант обер-лейтенант Шпехт, по прозвищу «Пепо», дает команды водителю. Так было всегда в сложной обстановке – дерзкий кавалерийский офицер, в меру наглый, как положено настоящим адъютантам, преображался. Он искренне заботился о безопасности своего шефа и об удобствах для работы. В походе сделать все это было неимоверно трудно. Спать в палатке, за все время один лишь раз на походной кровати, все остальные ночи генерал провел в своем спальном мешке, который к утру становился волглым от свежей росы. Да и питались скудно, в основном консервами, галетами и копченой колбасой, которая по твердости не уступала точильному камню и серьезно угрожала крепости его зубов.

Трудно командовать моторизованным корпусом, невозможно на одном и том же месте находиться хотя бы в течение дня. Важно не только руководить стремительными бросками танков и мотопехоты по радиостанции или телефону, но и быть непосредственно в частях, чтобы следить за быстро изменяющейся обстановкой и принимать нужные решения на ходу. Тогда не будет запаздывания с командами, в бою не то что час, каждая минута дорога, потому что все ошибки оплачиваются драгоценными жизнями германских солдат. А дорога до Петербурга длинна, чтобы на каждом километре ставить крепкие березовые кресты над земельными холмиками и вешать на них сверху стальные каски.

Хотелось спать, выехали очень рано, сразу после полуночи, но генерал крепился. Да и как уснешь в машине, если ту бросает из стороны в сторону, как пьяного русского мужика. Проклятое бездорожье, вот так можно назвать эти варварские дороги. И мысленно посочувствовал водителю: тот, тоже не спавший толком, вел машину осторожно, в тумане был еле виден красный огонек впереди идущей машины. Штабная колонна часто тормозила из-за попавших в грязевой (это в летнюю то жару!) плен грузовиков, которые тут же старались вытолкать. Вот так и ползли в тумане – четверть часа едем, пять минут стоим, и не видно ни зги!

Ничего не поделаешь, болотистая местность вдоль реки, хорошо хоть, что по мере продвижения к Острову остановок становилось все меньше, реже мотало автомобиль на рытвинах и ямках и серая мгла потихоньку рассеивалась. Хотя контуры идущей впереди машины нельзя было еще рассмотреть, но огонек ее становился отчетливей. Светает, и очень скоро взойдет солнце, ночь, пусть и не совсем темная в этих местах, уйдет окончательно и бесповоротно.

Генерал тяжело вздохнул – он прямо рвался душою вперед, там его 3-я моторизованная дивизия, вместе с 8-й танковой у него будет крепкий кулак, способный с ходу расшибить большевицкую оборону. Коллега Рейнгардт непозволительно долго застрял на одном месте и, несмотря на свой снобизм, стал взывать о помощи. Лучше уж сражаться с неприятелем, чем с природой и дорогами. Но требуется хоть немного поспать, полчаса вполне хватит для отдыха – день, чувствуется, будет тяжелым. И командир 56-го корпуса Эрих фон Манштейн прикрыл глаза, стараясь поудобнее устроиться на широком сиденье. И незаметно для себя задремал…