– Я столько всего хотела до того, как помешалась на желании стать матерью.

Грэм нежно улыбается мне.

– Я помню. Ты хотела написать книгу.

Странно, что он помнит, ведь я так давно говорила ему об этом.

– Хотела. И до сих пор хочу.

Он улыбается мне и снова поворачивается к плите, чтобы перевернуть остальные оладьи.

– А чем бы ты еще хотела заняться? Кроме книги?

Я подхожу и встаю рядом с ним у плиты. Одной рукой он обнимает меня, а другой колдует со сковородкой. Я кладу голову ему на плечо.

– Я хочу посмотреть мир, – тихо говорю я. – Хочу выучить какой-нибудь новый язык.

– Может быть, нам переехать сюда, в Италию? И украсть у Авы преподавателя итальянского.

Я смеюсь над его словами, но Грэм откладывает лопатку и смотрит на меня с возбужденным блеском в глазах. Он прислоняется к стойке.

– А давай так и сделаем. Давай переедем сюда. Нас ничто не держит.

Я склоняю голову набок и смотрю на него.

– Ты серьезно?

– Интересно же попробовать что-то новое. Ну необязательно в Италию. Можем переехать, куда захочешь.

Мое сердце начинает биться быстрее в предвкушении спонтанного, опрометчивого поступка.

– Мне правда здесь нравится, – говорю я. – Очень нравится. И я скучаю без Авы.

Грэм кивает.

– Да, мне тоже как-то не хватает Рида. Но не говори им.

Я усаживаюсь на стойку рядом с плитой.

– На прошлой неделе я пошла прогуляться и увидела домик в нескольких кварталах отсюда. Он сдается. Мы могли бы на какое-то время попробовать.

Грэм смотрит на меня так, словно идея ему нравится. А может быть, так, будто влюблен в меня.

– Давай сегодня сходим посмотрим.

– Хорошо, – говорю я, чувствуя головокружение.

Я ловлю себя на том, что кусаю щеку изнутри в попытке скрыть улыбку, и тут же прекращаю ее скрывать. Грэм должен видеть, как я счастлива, чего-чего, а этого он заслуживает. А сейчас я счастлива, в первый раз за много лет. Я хочу, чтобы он тоже это ощутил.

В первый раз за много лет я по-настоящему чувствую, что со мной все может быть в порядке. Что у нас все будет хорошо. В первый раз смотрю на него и не ощущаю вины за все, чего не могу ему дать, потому что знаю: он благодарен за все, что я могу ему дать.

– Спасибо, – шепчу я. – За все, что ты мне рассказал в своих письмах.

Грэм стоит передо мной, положив руки мне на бедра.

Я обнимаю его за шею и впервые за долгое время, целуя своего мужа, преисполняюсь благодарности. Я знаю, моя жизнь в целом не была идеальной, но я наконец начинаю ценить все ее совершенства. Их так много. Гибкий график работы, муж, его родители, моя сестра, племянницы, племянник.

Эта мысль заставляет меня остановиться. Я отстраняюсь и смотрю на Грэма.

– Что там сказано в моем предсказании? Ты помнишь?

– «Пролей свет на свои недостатки, и все твои совершенности померкнут».

Я на мгновение задумываюсь. О том, как соответствует это предсказание моей жизни. Слишком много времени я потратила, полностью сосредоточившись на своем бесплодии. Так что муж и все остальное, что было совершенным в моей жизни, ушли на второй план.

С того момента, как мы открыли эти печенья с предсказанием, я никогда не воспринимала их всерьез. Но, может быть, Грэм прав. Может, это нечто большее, чем простое совпадение. И, возможно, Грэм не ошибается: судьба существует. А если так, то моя судьба сейчас стоит передо мной.

Грэм медленно обводит кончиками пальцев улыбку на моих губах.

– Ты не представляешь, что значит для меня эта улыбка, Квинн. Как мне ее не хватало.

– Нет, ты только посмотри! – Я тяну Грэма за руку, заставляя его снова остановиться на тротуаре. Но ничего не могу с собой поделать. Почти в каждой витрине на этой улице выставлена самая изумительная на свете детская одежда, и Макс был бы в ней просто душкой.

Грэм пытается идти дальше, но я тяну его за руку, пока он не смягчается и не заходит вслед за мной в магазин.

– А ведь мы почти уже подошли к машине, – сетует он. – Совсем близко.

Я сую ему в руки пакеты с уже купленной детской одеждой и нахожу стойку с размерами для двухлеток.

– Какие штанишки лучше, зеленые или желтые? – Я трясу ими перед Грэмом.

– Определенно желтые, – говорит он.

Мне больше нравятся зеленые, но я соглашаюсь с выбором Грэма просто потому, что он добровольно ответил. Он ненавидит покупать одежду, а это всего лишь девятый магазин, в который я его затащила.

– Честное слово, это последний. Сейчас поедем домой. – Я быстро чмокаю Грэма в губы и иду к кассе.

Грэм топает за мной, доставая из кармана бумажник.

– Ты же знаешь, что я не против, Квинн. Ходи по магазинам хоть весь день, если хочешь. Два года исполняется только раз в жизни.

Я передаю одежду кассирше.

– О, мой любимый костюмчик, – говорит она с сильным итальянским акцентом. Смотрит на нас и спрашивает: – Сколько лет вашему сыночку?

– Это наш племянник. Завтра исполняется два.

– Ах, прекрасно, – говорит она. – Положить вам в подарочную коробку?

– Нет, пакета достаточно.

Она называет Грэму сумму и, когда он расплачивается, снова смотрит на меня.

– Ну а вы сами? У вас есть детки?

Я улыбаюсь ей и открываю рот, но Грэм меня опережает.

– Шестеро, – врет он. – Но все они уже взрослые и живут отдельно.

Я стараюсь не смеяться, но как только мы решили начать врать незнакомым людям о своем бесплодии, это превратилось в состязание – у кого смешнее получится. Обычно выигрывает Грэм. На прошлой неделе он сказал одной даме, что у нас четверняшки. Теперь он пытается убедить кассиршу, что у пары нашего возраста может быть шестеро взрослых детей, которые уже живут отдельно.

– Одни девчонки, – добавляю я. – Мы все пытались родить мальчика, но, видно, не судьба.

У кассирши отвисает челюсть.

– У вас шестеро дочек?

Грэм забирает у нее пакет и чек.

– Ага. И две внучки.

Вечно он не знает меры. Я хватаю Грэма за руку, бормочу кассирше спасибо и вытаскиваю его наружу так же быстро, как втащила его внутрь. На улице я хлопаю его по руке.

– Что за нелепицы ты сочиняешь, – говорю я со смехом.

Он переплетает наши пальцы вместе, и мы идем дальше.

– Нужно придумать нашим вымышленным дочкам имена, – говорит он. – На случай если кто-нибудь потребует подробностей.