– Позови сюда Кастора, – сказал Марк. – Я теряю драгоценное время.

Септим пробормотал себе под нос нечто невразумительное, но тут же вышел из комнаты и вернулся с рабом.

– Где лежат религиозные законы? – задал вопрос Марк, и Кастор провел его в угол комнаты.

– Это религиозные законы? – переспросил Марк.

Кастор, встав на стул, достал с верхней полки четыре свитка пергамента, вручил их Марку, который тут же развернул один из них на столе сенатора Гракха и начал читать.

– Спасибо, Кастор, можешь идти. Раб покинул библиотеку.

– Теперь понимаешь, кто лучше всех разбирается во всех этих свитках, – иронично заметил Септим.

Но Марк не слушал его – внимательно читал, просматривая листы пергамента, пока не наткнулся на раздел «Девственные весталки».

– Вот, что мне надо, – пояснил он Септиму.

– Юлии нужен адвокат? Не знаю, что предпринимает Ларвия, но я могу нанять лучшего адвоката, – предложил Септим. – Отец хорошо знает всех адвокатов, и мы можем заплатить.

– Ей не положен адвокат: завтрашнее слушание дела – чистейшая формальность, только в назидание остальным, – ответил Марк, продолжая внимательно читать страницу.

– А бывают какие-то смягчающие обстоятельства? – нетерпеливо спросил Септим.

Марк не отвечал.

– Может, какие-то не зависящие от нее ситуации, которые привели ее к нарушению клятвы? – настаивал Септим.

Марк наконец поднялся из-за стола, лицо его выражало решительность.

– Так я и предполагал, – проговорил он.

– Что? – встревожился Септим. – Скажи, что задумал?

Марк ничего не ответил.

Он наконец знал, что нужно делать.

Птицы еще молчали, а Юлия, заключенная под стражу, проснулась в своем заточении в доме первосвященника. Матрацем, на котором ей пришлось спать, давно не пользовались, простыни оказались мятыми и пыльными. Вытряхнув их, она поправила постель, подошла к закрытому окну и стала наблюдать за первыми желтыми отблесками, появившимся на восточном небосклоне.

Может быть, сегодня последний день ее жизни. Она не знала, сколько времени потребуется для вынесения приговора и приведения его в исполнение. Вероятно, это произойдет вскоре после суда.

Так тому и быть. Она довольна: Марк уже в Элизиуме[37]– и они встретятся там.

Юлия только сожалела о будущем: положив руку на еще плоский живот, задумалась о их ребенке, растущем там и обреченным погибнуть, еще не родившись, – его родители согрешили.

Зная, что ее подвергнут публичному осмеянию, она не чувствовала себя грешницей – ей было все равно: вечера, проведенные в объятиях Марка, стоят тех лет, которые у нее собираются отнять, уверенная, что Марк перед смертью чувствовал то же самое.

Юная узница отошла от окна, задумавшись о тех заключенных, которые, возможно, как и она, стояли вот здесь: священники, нарушившие клятвы, злоупотреблявшие своими привилегиями, использовавшие за взятки свое влияние; заключенными этой кельи многие годы были всегда мужчины, и никого из них не ждала участь, выпавшая на ее долю.

К чему ей готовить себя, когда ее похоронят живьем? К медленному, страшному удушью, как многие считают? Или приятному забвению, будто тонешь? Может быть, к постепенному засыпанию с потерей сознания, которое, в конце концов, и закончится смертью?

Кто знает.

Солнце начало подниматься, а суд состоится в полдень, Юлия понимала, что никто ей не поможет: Марк мертв, дед скрылся, бежав из страны, а даже если бы и остался, то отказался бы от нее, опозорившей его знатный древний род. Ларвия, несомненно, что-то предпринимает, возможно, кого-то попытается подкупить, действуя за кулисами. В то же время ей было ясно, что совершившей преступление, ужаснувшее всех, нельзя надеяться на спасение.

У опозоренной весталки нет друзей.

Присев на край постели, она положила руки на колени и, сцепив пальцы, стала вспоминать, как в первый раз увидела Марка, такого красивого, высокого, гордо стоявшего рядом с Цезарем; один его взгляд обдал ее нестерпимым жаром.

Приятные мысли скрасят время до полудня.

* * *

Ларвия поднялась, когда Вериг появился в гостиной, подождала, пока он закроет за собой дверь.

– Удалось достать? – нетерпеливо спросила она. Телохранитель достал из кармана туники небольшой пузырек, который она быстро схватила, зажав в руке.

– Что это?

– Сирийский яд, или мышьяк, как называют его греки. Действует очень быстро, твоя сестра не будет страдать, если выпьет его сразу после погребения.

– Ты купил его у Париса?

– Нет, его не было дома, и никто не знает, где он. Продал его второй врач Антистий, живущий па этой же улице. Тебе разрешили повидаться с Юлией?

Ларвия печально покачала головой.

– Эта старая книжица Ливия Версалия строго следует букве закона и никого к ней не впускает. Я долго говорила с ней, но ничего не добилась. Также ничего не получилось не только с ней, но и с остальными: последние десять лет в городе можно было всех купить, но на этот раз деньги оказались бесполезны, даже не удалось подкупить писца, чтобы получить копию выдвинутого против Юлии обвинения.

– Все боятся, Ларвия: правительство гарантирует жрицам-весталкам особые привилегии, народ относится к ним с глубоким почтением и благоговением, а твоя сестра поставила их в трудное положение, которое они попробуют исправить ценой ее жизни.

– Ей и в голову не приходило ставить кого-то в смешное положение, просто влюбилась, – тихо произнесла Ларвия.

– От Деметра есть какие-нибудь сообщения? – поинтересовался Вериг.

– Нет. Но он – моя единственная надежда. И если у него ничего не получится, передам яд Юлии, хотя невыносима сама мысль, что сестра будет задыхаться, кричать, скрести ногтями каменные стены своей могилы, – она замолчала, закрыв рот рукой, Вериг прижал ее к себе.

– Найду способ передать ей яд, – заверил он. – Тебя они знают как сестру, меня – нет. Что-нибудь придумаю, не беспокойся об этом.

Ларвия взглянула на него с благодарностью.

– Когда начинается суд? – спросила она.

– Объявление вывешено на форуме, – сообщил Вериг. – Как только служитель объявит полдень, ее выведут из резиденции первосвященника.

Ларвия наклонила голову к его плечу, и он еще теснее прижал ее к себе, целуя волосы.

– Может, во всем виновата я? – прошептала она. – Наверное, следовало отговорить ее, предостеречь, не разрешить встречи?