в мире экземпляр биплана По-2, лучший пилот американских ВВС в качестве… гм… инструктора, поручительство господина…

— Не нужно имен, — остановила Юлиана, улыбаясь. — Ты прав, Сид. Вот такая я ненасытная. И еще мне нужен завтрак. Никакого апельсинового сока. Ростбиф с кровью, сливки, клубника, сыр. По полной летной норме.

— Однако и аппетит у вас, мисс Стайн. Не боитесь за фигуру?

— Нет, — ответила Юлиана, — не боюсь. Моя фигура вполне сойдет для сельской местности.

— Вы, конечно, шутите, но я скажу вам по секрету, — заметил Глинер и помахал прозрачной пластиковой папочкой, — что сей документ и точно годится единственно для «сельской местности».

— Вывод? — резко обернулась председатель совета директоров компании «Айртревеллинг» к советнику по коммерческо-правовым вопросам. — Мы уже вложили средства в это дело. Отступать поздно.

— Вывод один — надо действовать энергичнее, чтобы уже завтра подписать документ.

16. Третья доминанта

Прозвище «синий чулок» прилепилось к ней в гимназии, не отстало в лицее и каким-то образом стало известно в полиции, куда Адель Пирош пришла после окончания математического факультета. Когда новоиспеченному лейтенанту в синей парадной форме выдали чулки такого же цвета, Адель невольно улыбнулась, а вахмистр с вещевого склада воскликнул: «Ого, да ты красотка! Почаще улыбайтесь, лейтенант!»

За три года Адель ни разу не надевала парадную форму, но совет пожилой складской крысы запомнила. Сам того не подозревая, вахмистр подсказал Адель, в чем секрет ее привлекательности. Перед зеркалом она выучила несколько улыбок и поняла, что может нравиться мужчинам.

Служба вообще пошла ей на пользу. В тире выяснилось, что у нее великолепный глазомер и твердая рука, а в спортзале прорезался и твердый характер, который раньше негде было проявить: учеба давалась играючи, а ничем другим большеротая нескладная девица не увлекалась.

Адель Пирош скинула кокон «синего чулка». Да и кто бы рискнул так назвать энергичную загорелую девушку, уверенную в чудодейственной силе своей улыбки? Первый, кому она подарила улыбку сегодня, был русский полковник Ржанков. Они встретились в коридоре.

— Здравствуйте, Геннадий Николаевич! Вы как будто и не уходили из управления?

— Да. И видел, что вы тоже пришли чуть свет.

— Сказать бы кому, что моей скромной персоной заинтересовалась советская контрразведка… Бр-р.

— Такой страшный?

— Напротив. Но в этом есть коварство.

— Боюсь, что коварство мне не поможет, — сказал Ржанков. — Я сам уже попал в ваши сети. Адель, я хотел бы познакомить вас с дочерью. Поделитесь с ней секретом своей чудесной осанки.

— Этот секрет — плавание, волейбол, дзюдо, — улыбнулась Адель. — Кстати, так рано я пришла из-за вас. В архиве я нашла несколько папок с делами аж сорок пятого года, одно из них касается убийства капитана Федора Прокопова, другое… — и спохватилась: — Что же мы стали в коридоре, пойдемте ко мне.

— Я вообще-то направлялся в кафе… Мы с Конрадом не спали почти всю ночь. Только под утро задремали в креслах.

— Ну, если речь идет о кофе, то мой кофе не хуже, чем у самого полковника Лейлы, — сказала Адель. — Приглашаю… А эта бессонная ночь — не напрасной была? Есть результат?

Ржанков на мгновение задумался:

— Ничто не пропадает бесследно, мой дорогой лейтенант. Ни одна мысль, ни одно усилие. Рано или поздно скажется, проявится. Но в нашей работе надо быть терпеливым. Время погонь и выстрелов уходит, так что не торопитесь на оперативную работу. Возможно, уже через несколько лет следствие будет вести компьютер. Составят какую-нибудь программу «Шерлок Холмс», а сыщику останется нажать кнопку «Ввод».

— Нечто подобное я и хочу продемонстрировать, — поманила за собой Ржанкова лейтенант Адель Пирош к обитой железом двери архивно-информационного отдела.

Через пять минут Геннадий Николаевич переворачивал пожелтевшие страницы оставшегося незакрытым уголовного дела об убийстве капитана Прокопова, которое местная полиция расследовала параллельно с прокуратурой советской военной администрации. Расследовала с явной оглядкой на «старшего брата», страхуясь, поэтому в многостраничном томе оказались десятки свидетельских показаний. Многие факты на первый взгляд вообще не имели отношения к делу и лишь благодаря Адель Пирош и ее компьютеру приобрели систему. Как стеклышки калейдоскопа, сложились в живую и пеструю картину лета 1945 года в маленьком городке, затесавшемся в центр Европы.

Ржанков забыл о чашечке кофе. Он чувствовал на губах привкус кислого вина, которое из-под полы продавала на Ратушной площади тетушка Криста. Вместе с капитаном Федором Прокоповым он шел по улицам Охотничьей Деревни. На его плечах было вымененное за тушенку летнее габардиновое пальто.

О чем они могли говорить? Наверное, Федор Прокопов поделился обидой: его должны были командировать в Москву на Парад Победы, да не хватило двух сантиметров роста до утвержденных ста семидесяти.

— Я им, понимаешь, говорю, что набойки на каблуки сделаю, а они мне: это будет обман, обман самого Верховного. «Мессеры» я, понимаешь, жег, никто про эти два сантиметра не спрашивал, а на парад — ростом не вышел. Ну и черт с ними! Может, хлебнем еще «молочка» у тети Кристы?

Ржанков узнал, что не только тетушку Кристу навещал Прокопов, но и вдову унтер-офицера Шелмеци, Гизеллу, работавшую посудомойкой в офицерской столовой при советской комендатуре. Набожная женщина строгих правил, рекомендованная коменданту магистратом, вдруг безоглядно доверилась советскому капитану, бывшему к тому же младше ее на десять лет. Ржанков уловил какой-то надрыв в скоротечном весеннем романе, что оборвался внезапно и трагично. Вероятнее всего, именно на встречу с Гизеллой мчался Федор Прокопов на трофейном мотоцикле, когда в спину ему ударили выстрелы. Бог весть какими судьбами в папке уголовного дела оказался подшит и пронумерован рапорт капитана Прокопова Ф. И. на имя командира гвардейского истребительного авиационного полка. В нем командир эскадрильи докладывал, что любит гражданку Шелмеци Г. и просит разрешения жениться и усыновить ее сына Бертрана.

Резолюция красным карандашом: «Ему, сукину сыну, на Героя послали, а он… Отказать!» Число и неразборчивая подпись.

— Геннадий Николаевич, а почему Прокопову не разрешили жениться? Зачем он вообще написал этот рапорт? Ведь не крепостное же право…

— Положено было обращаться по команде с такими вопросами, — вздохнул Ржанков. — Это все, Адель?

— Нет, Геннадий Николаевич. Прокопова застрелили из «парабеллума» с расстояния предельного для пистолета — восьмидесяти метров. Из этого был сделан вывод, что стрелял прекрасно владеющий оружием человек, скорее всего, вервольф — оборотень из отряда, который в конце лета пробился в американскую зону оккупации.

— Восемьдесят метров? — переспросил Ржанков. — Много. Но среди модификаций парабеллума были и те, что доставали за километр.

— Вот именно. «Ворхардт — Люгер» восьмой модели, так называемой артиллерийской. Дело о пропаже такого пистолета из сейфа клуба бойскаутов расследовалось в июне 1945-го. Конечно, безрезультатно, как и большинство краж того