Пройдя несколько метров, Кэтрин ничего не нашла. Она не видела саму себя — что уж говорить о припаркованной машине. Ей даже не узнать было наверняка, не прошла ли она мимо. Может, и не было там никакой машины. Фары или лампочка в салоне хоть немного, но развеяли бы тьму. Видимо, Майк и Тара уехали, бросив ее здесь на произвол судьбы.

Возможно, кто-то убрал оба автомобиля, потому что здесь, в заповеднике былого, им не было места, здесь они были возмутительны. Мэйсон каким-то противоестественным образом остановил время в деревне сто лет назад, если даже не раньше. И люди здесь были — что крысы в диораме. Год за годом жители деревни — не в парадных костюмах, а в той одежде, что для них по-прежнему оставалась повседневной, — покидали свои жилища и повторяли одно и то же действо. Год за годом. Заложники самой большой в мире заводной игрушки.

Паника вытянула еще один кирпичик из пошатывающейся хибарки ее здравомыслия; чудо, что оного хватило, чтобы приволочь ее к тому месту, где раньше стоял столб.

— Господи! Господи! — взмолилась она, тяжело дыша. — За что ты со мной так жесток?

Нельзя было плакать, плач отнимал силы. Тело и так казалось сухим и бесполезным, как будто всю кровь из него слили.

На то, чтобы преодолеть несколько миль во мраке, уйдет вся ночь. Кэтрин уже натерла босые ноги о щебенку до крови, каждый шаг отзывался болью во всем теле. Даже тусклое янтарное свечение деревенских зданий казалось обнадеживающим по сравнению с черной как смоль неизвестностью впереди.

Чтобы привести мысли в порядок, она отвесила себе вялую пощечину. Майк. Майк же сказал, что вернется за ней к Красному Дому, если она так и не объявится у машины. Майк не оставил бы ее здесь одну. Может, он пошел загодя, пока она торчала на дурацком спектакле. Не будь она такой глупой и своенравной, они бы сейчас были вместе — и, возможно, нашли бы отсюда выход. Слабое, конечно, но утешение. А теперь ей все равно придется тащиться в Красный Дом. Оставаясь здесь, она рискует околеть. Деревня казалась сплошь враждебной. Красный Дом был, по меньшей мере, знаком. И освещен получше, чем окрестности Магбар-Вуд.

Кэтрин развернулась и стала нашаривать путь обратно в деревню.

Только очутившись на другой ее стороне, на отвороте, что восходил к имению Мэйсона, где прощупывались по обе стороны от нее непослушные ветви живой изгороди, она перешла с осторожного ковыляющего шага на чуть более уверенный.

Она сразу поняла, что машины нет там, где она ее оставила.

Что ж, кажется, ее обокрали во второй раз. Когда только успели, да и зачем? Она не слышала, чтобы в окрестностях деревни заводился мотор. Да и не походило как-то местное старичье на крутых автоугонщиков.

Машина Тары, значит, тоже канула без вести? Никто не уйдет отсюда просто так.

Хватит!

Праздник еще не закончен.

Только бы они убрали это стремное чучело в стеклянном ящике, думала она, пробегая через деревню, стараясь не глядеть ни по сторонам, ни вверх. Только бы и сами разошлись куда-нибудь от греха подальше. Но толпа гостей будто бы перегруппировалась. Возможно, готовился новый номер смотра. В пользу этого говорило скопище на главной площади — процессия с подсвеченным гробом и не думала останавливать свой ход.

Застыв в страхе, Кэтрин уставилась на саркофаг, окруженный дрожащими огоньками свечей, в самом центре перекрестка двух дорог — в каких-то двадцати метрах от того места, где она стояла.

Из-под вуали на нее беспристрастно взирали глаза мумии. Живые.

Никогда в жизни она не бежала так отчаянно, на пределе сил.

Чем дальше оставался Магбар-Вуд, тем ближе подступал Красный Дом — сердце этого жуткого парада. Какофонический хор рожков, исполнявший «Зеленые рукава», пронзал фальшивыми нотами и диссонансами воздух за ее спиной.

Вырезки из газет, заправленные в пластиковые кармашки альбома, все либо пожелтели, либо истрепались. Кожный жир с его пальцев и крошки с его стола всякий раз приводили бумагу в еще более плачевное состояние всякий раз, когда он доставал их полюбоваться.

Леонард отодвинул железный колпак настольной лампы подальше от альбома. Будучи экспертом по сбережению и хранению антиквариата, он всякий раз раздумывал над своей беспечностью в обращении с вырезками. Быть может, тут играло роль осознание того, что стоит полиции какой-нибудь окольной тропой выйти на него, и ему по весьма конкретным причинам придется избавиться от своей коллекции.

Быть может, оригиналы статей пылились в каком-нибудь архиве. Или — как там сказала Кэтрин — были оцифрованы. Впрочем, «оцифрованы» ли? Он не мог вспомнить. Все равно, возможно, когда-нибудь он сможет подновить свои вырезки, пусть даже выказанный им интерес к материалам тоже отчасти грозил риском.

Леонард бросил быстрый взгляд на задернутые шторы. Мир за пределами его конторы пребывал в тишине. Уже минут двадцать как он не слышал ни одной проезжающей машины.

Несмотря на то, что любимые цитаты из каждой статьи были заучены наизусть, он все равно продолжил чтение. Открыл альбом в самом начале — там, где были первые странные истории о Крысолове и смутные слухи о «зеленом фургоне». Слухи эти зародились в 1959-м и курсировали до 1965-го.

Леонард невольно смахнул слезу с глаз, увидев фотографии Маргарет Райд и Анджелы Прескотт. Девочки улыбались ему. Снимки были сделаны в детском доме, где они обе жили до самого отбытия в 1959-м и 1962-м. Вечность назад их лица были знакомы читателям каждой выходящей в стране газеты.

У Маргарет имелся порок развития позвоночника — spirta bifida, незаращение дужки позвонка. Бедняжка Анджела была слепа от рождения. Семьи отказались от них довольно-таки рано. Спецшкола Магнис-Берроу заменяла им дом. Именно там они смогли найти дружбу, что проложила себе дорогу в вечность, именно в ее стенах обрели последнее спасение.

По подозрению в похищении Маргарет Райд так никого и не арестовали. Но двое мужчин — сотрудников школы, оказавшихся тайными любовниками, были допрошены после исчезновения Анджелы Прескотт и позже освобождены.

К тому времени зеленый фургон обрел вполне конкретное описание — «Моррис Минор» без номерной пластинки. Вскоре после этого в некоторых сводках новостей его уже описывали как ларек на колесах по продаже мороженого.

Леонард перелистнул страницу и прочитал передовицу из давным-давно прекратившей свое существование газетенки, посвященную специальной школе Магнис-Берроу — точнее, ее закрытию в 1965-м. Потом перешел к новостям о Хелен Тим, девочке с синдромом Дауна, жившей в Эллил-Филдс, пропавшей из снова открытой и существенно переоборудованной спецшколы в 1973-м.

На развороте, посвященном делу Хелен, Леопард задержался, любовно изучая каждый снимок несчастного Кеннета Уайта, любимчика тогдашних воскресных таблоидов. Его уж давно подозревали в домогательствах, потом попытались привязать ему похищение и убийство маленькой Хелен. Статьи отстраненно описывали то, как его сначала отпустили, потом снова арестовали, потом снова отпустили, и кончилось все тем, что он покончил с собой в своей «остин-принцессе»[18], задохнувшись парами бензина. Дело было в 1975-м.