— Ты не ошибся. К тому же Искандер отважный боец. Душманы боятся его. Искандер часто отправляется на свободную охоту, подстерегает бандитов при выходе из ущелья. Он тоже из нашего кишлака, его семья сгорела в доме, остатки которого видны отсюда, с холма. Бандиты стреляли по дому, чтобы никто не выскочил из огня. А дверь привалили камнем. И еще примерно половина бойцов нашего гарнизона — из соседних, уничтоженных врагами кишлаков. И мы не уйдем с этой дороги, со своего поста. До тех пор, пока не исчезнет последний бандит.

— Вы недооцениваете душманов. Их подолгу и хорошо учат, у них опытные инструкторы. А кто учил вас?

— Да, платные инструкторы обучают неплохо, — скупо улыбнулся Фарид Гафур, но даже улыбка не смягчила его суровости. — Спасибо за предупреждение. Нас учит революция, учит сама жизнь. Может, и медленнее, но надежней. Между прочим, ты можешь встретить душманов в пути. Будь осторожен.

— Зачем? Разве они тронут меня? Разве я не афганец?

— В сгоревших кишлаках тоже жили афганцы. Одни лишь афганцы. Среди них моя дочь и жена… Душманы могут придраться к любому пустяку. Убьют тебя, чтобы забрать деньги, если они у тебя есть. А если бандиты узнают, что ты ночевал в доме начальника поста…

— Что особенного? С твоего позволения я расскажу им о нашей беседе.

— Не забудь добавить: мы крепко стоим здесь. Каждый, кто сунется сюда с оружием, обретет смерть!

— После таких слов они будут пытать меня, как агитатора.

— Видишь разницу? Мы выслушиваем любые твои слова.

— Аллах рассудит нас всех!

— Думаешь, аллах покарает бандитов за их кровавую жестокость? Тогда зачем было допускать ее?

— Жестоким может быть Магомет, но аллах всегда справедлив, — смиренно ответил Махмат. — Мы недостойны судить о высоких деяниях. Прими мою признательность за отдых, я не упущу возможности воздать тебе. На улице уже солнце, по дороге идут машины, мне пора.

— Всему свое время, — согласился Гафур и кивнул в сторону ящика с гранатами, который стоял на прежнем месте. — Ты хороший человек, почтенный, мы убедились.

— Хороший или нет, об этом знают только на небе. — ответил Махмат, с удовлетворением подумав о том, что осторожность оказалась нелишней. Вел себя естественно, подозрения не вызвал.

— Посадить тебя на попутную машину?

— Позабочусь о себе сам. Это будет важно при встрече с душманами. Я сказал все.

Издевка почудилась Фариду Гафуру в голосе говорившего. Но с чего бы? Нет, старик искренне поблагодарил за ночлег, не надо думать о нем плохо. Фарид, наверно, просто устал, раздражен после бессонной ночи.

На правах гостя Абдул Махмат не спеша дошел до будки возле шоссе, рассматривая и запоминая окрестности, подступы к обнесенным проволокой казармам. Простился на шоссе с молодыми сарбазами и зашагал дальше, щуря глаза от яркого блеска снегов на вершинах темневшего впереди хребта. Изредка поглядывая назад, на пост, припоминал слова капитана Гафура, сержанта Искандера и огорченно думал, что непримиримых врагов, подобных им, становится с каждым днем все больше и больше.

3

Как и предполагал Абдул Махмат, моджахедины не смогли по достоинству оценить важность принесенного им известия. Командир отряда Сулейман был энергичен, самоуверен, очень молод — чуть старше двадцати лет. Вероятно, для солидности отпустил бородку, рыжую от хны; такими же были и волосы под полувоенным, цвета хаки кепи с большим козырьком. Не снимал черные очки, внешним видом выделялся среди своих подчиненных, большинство которых носило привычные халаты, просторные штаны-шаровары, тюрбаны, каракулевые шапки или фески: бросив оружие, они могли раствориться, исчезнуть среди местного населения.

Пожалуй, не только молодость, но и внешность свою маскировал командир. Не хотел быть узнанным. Речь его свидетельствовала об образованности, походка была легкой, руки сильные, но холеные, не привыкшие к физическому труду. Среди примерно пятнадцати миллионов афганцев, подавляющее большинство которых составляют дехкане, ремесленники, пастухи, охотники, торговцы, таких людей найдется немного. И те из них, кто оказался на стороне моджахединов, старались по возможности не раскрывать себя. Борьба продолжалась, и еще неизвестно, чем она кончится.

Пришельца из города Сулейман встретил с подчеркнутым радушием. Сказал, что знает о нем, имеет приказ оказывать всяческое содействие. Предложил отдохнуть в хижине пастуха, которую занимал сам (его люди располагались в нескольких пещерах). Почтителен был до приторности, величал Махмата не иначе, как «дорогой гость». Но едва заговорили о деле, развернув новую, хрустящую карту американского производства, Сулейман позволил себе не согласиться с доводами Махмата, выразил сомнение и даже недовольство.

— У меня в отряде десять групп по пять-шесть человек. Вместе с ячейкой управления — семьдесят бойцов. Из них половина специально обучена минированию дорог и населенных пунктов. Наша задача и наша тактика определены командованием. Взрывы на шоссе, засады, уничтожение боевых машин и транспорта.

— Я хочу именно этого, — сказал Махмат.

— Мы уничтожаем отдельные бронеединицы и автомобили, а вы говорите о большой колонне русских грузовиков. У большой колонны будет сильное охранение, ее прикроют с воздуха. Мы получим ответный удар после первых же выстрелов.

— Речь идет не о нападении. На пути колонны два перевала. Ближний перевал мы успеем заминировать, сделать непроходимым, если послать людей прямо сейчас, чтобы они успели опередить колонну.

— Далеко. Трудно.

— Мы обязаны сделать это, — твердо произнес Махмат. — Мы должны закрыть перевал, иначе нам не простят.

— Было бы чего прощать, — пренебрежительно поморщился Сулейман, измеряя еще раз расстояние по карте. — Не успеем.

По голосу Сулеймана понял Махмат, что командир отряда торгуется, хочет заполучить за эту операцию как можно больше.

— Нужно успеть! — решительно повторил Махмат. — В крайнем случае обстреляем и задержим колонну на подступах к перевалу.

— А охранение?

— Пошлите две группы с гранатометами и минометами. Что важнее: операция или десяток ваших людей, которых мы можем набрать в любом кишлаке?

— Кто захочет подставлять свою голову, не видя в том смысла? Вам известно, дорогой гость, какие сейчас расценки? За уничтоженную автомашину платят не так уж много. За бронетранспортер — восемьдесят тысяч афгани. За танк — сто тысяч. Есть смысл рисковать. Машины рвутся на минах — мы получаем деньги. Такая наша работа. Теперь мы готовимся сбить вертолет. У нас есть переносное зенитное орудие, мы хотим пробраться ближе к аэродрому. Руководство обещает за уничтоженный вертолет миллион афгани. Целое состояние! — Сулейман возбужденно потер руки. — И если командование предлагает такие деньги, значит, это очень важно… Мы постараемся. С большими деньгами можно поехать куда угодно, хоть во Францию, хоть в Америку, пожить в свое удовольствие. А вести бой нам невыгодно. Бой дает много потерь и мало доходов. Зачем мне