180

Я ещё танцую, но в меня уже снова закрадывается сомнение. Вцепилось когтями. Я больше не слышу музыку. Падаю на пол и прячу лицо в ладонях. Пытаюсь не заплакать. Ведь это был бы совсем не детский плач.

Мысли могут быть самой жестокой пыткой.

А если это всё-таки не я? – думается в моей голове. Что, если человек на фотографии – другой Андерсен, с другой историей? Если все совпадения лишь случайны?

Но его зовут Дамиан. Это редкое имя. Старомодное. Я никогда не встречал человека с таким именем. Знаю это имя только из мученической истории, такие истории любил нам рассказывать «Ягнёнок-беее». Он наслаждался, в подробностях рассказывая нам о страданиях тех, кто подвергался пыткам за свою веру. После каждой отрезанной головы и каждого вспоротого живота облизывал губы как после хорошего обеда. Особенно его вдохновляли святая Урсула и её одиннадцать тысяч убитых девственниц. Как и история Космы и Дамиана. Не только утопленных, но и сожжённых. А потом ещё побитых камнями. Это для него было лакомство.

Дамиан Андерсен. Это не могло быть случайным совпадением. Всё слишком хорошо подогнано.

Я не хочу, чтобы это была случайность.

Хотя…

У меня был один случай, его звали Себастиан Верленбахер, я никогда не забуду это имя. Верленбахер. Не какое-нибудь обиходное. Против него были косвенные улики, совершенно ясные косвенные улики, его имя неоднократно упоминалось в перехваченных письмах, даже с его адресом. Но когда мы взяли его в разработку, из него ничего не удалось вытянуть. Даже когда мы применяли самые верные средства, он всегда только клялся, что не знает ничего из того, чего мы от него добивались. И умирая твердил то же самое.

Позднее оказалось, что его именем кто-то воспользовался. В качестве псевдонима, случайно взятого из телефонного справочника. Чтобы никто не смог выболтать его истинную идентичность.

То есть, вполне возможно…

Разочарование, уже одна только мысль о разочаровании почти нестерпима. А я был так уверен, что нашёл себя.

Нет.

Я всё ещё уверен. Логично, что это должно быть так.

Но если это не так…

То так, то этак.

Так я это или не я?

181

Быть того не может, что это не я. В противном случае как бы всё могло так совпасть?

Должно быть, я ускользнул от них, выйдя тогда за дверь. Может, они меня даже арестовали, но снова отпустили, или – что вероятнее – я им вообще не попался. Должно быть, тысячи таких, как я, были тогда в пути, а во мне не было ничего примечательного. Кроме отсутствующей кисти. Но и это после войны встречалось довольно часто.

Первым делом я пробрался в большой город, как и собирался, нашёл работу или не нашёл. Но так или иначе каждое утро уходил из дома и каждый вечер возвращался. Заворачивался в регулярность этого образа жизни как в серую драпировку. Всё так, как и намеревался.

А потом, через годили два, я исчез, без объяснения. Никто меня не хватится. Андерсен – такой, каким я его задумал, – не был интересным человеком. С самого начала не был.

А потом…

Если это я.

Первым делом я отправился к зданию суда. На мне был синий рабочий халат. В руке ведро для уборки. Как и было запланировано. Техника-смотрителя никто не удостоит второго взгляда. Я поднялся на чердак и забрал там то, что заложил когда-то. Опустошил и другие тайники.

Четыре пакета с началом нового существования. Может быть, только три. Никогда нельзя исключить, что кто-то случайно наткнулся на один из них. И это тоже было учтено в моих планах.

Золотые монеты – это валюта, которой не приходится бояться обесценивания. Бриллианты и подавно. У меня был основной капитал для магазина. И для второго, и для третьего.

Поначалу молочные продукты, это имело смысл. Андерсен был задуман как крестьянский сын, как некто, понимающий толк в доении коров. После войны люди были голодные.

Потом, очень постепенно, ещё какой-то продукт. Ещё один магазин. И ещё один.

Всё совпадает. Даже если у меня пока нет никакого другого доказательства, кроме юбилейной брошюрки четырёхлетней давности. С фотографией, на которой я себя не узнаю.

182

С тех пор, как я знаю, что мне удалось как Андерсену, с тех пор, как я поверил, что знаю это, мне трудно играть свою роль в повседневности. Я отвлекаюсь и делаю ошибки. Сегодня я чуть было не выдал себя.

Майя вбила себе в голову, что должна удивить Хелене моим первым внятным словом. Победно продемонстрировать подруге, на что способна психология.

Она полчаса держала у меня перед носом кусочек шоколада и постоянно повторяла: «Скажи шоколад! Скажи шоколад!» Естественно, я молчал, хотя уже достаточно хорошо владею своим речевым аппаратом. Для первых слов ещё просто рановато. Я бы тем самым похоронил все свои усилия быть по возможности обыкновенным ребёнком.

«Скажи шоколад! Скажи шоколад!»

Я лишь смотрел на неё и не реагировал. Когда она вконец надоела мне своей назойливостью, я хотел, вообще-то, лишь скривиться и заплакать. Но все мои мысли были заняты Андерсеном, всеми теми вещами, которые я хотел выяснить о нём.

О себе.

Я потерял над собой контроль. Допустить такое второй раз мне никак нельзя. Мне следовало бы без слов немного похныкать, а вместо этого из меня вылезло целое предложение.

«Заткнись уже, паскуда!» – сказал я.

Такого испуга, как у Майи, я ещё никогда не видел ни у одного человека. Она выпучила глаза. Как будто увидела привидение. Выронила шоколад и выбежала из комнаты.

Молочный шоколад. У нас дома такой был только на Рождество.

Она позвонила Федерико на работу, и он приехал домой раньше времени. Не потому, что поверил в эту историю, а потому что беспокоился за неё. За её рассудок. Когда он вошёл в мою комнату, я, разумеется, снова был совершенно безобидным маленьким мальчиком. Играл со своим мишкой.

«Да-да, – лепетал я. – Да-да-да».

Майя визгливо и истерично настаивала на том, что реально слышала от меня ту фразу. Федерико ей не поверил. Разумеется, нет. «Ты перетрудилась», – сказал он, хотя перетрудиться – это действительно самое последнее, что можно предположить в отношении Майи.

Оплошность как-то загладилась.

183

Теперь она и сама верит, что ей тогда почудилось. Она даже выстроила вокруг этого целую теорию: дескать, где-то она подсознательно подцепила эту фразу вероятно, по пути домой из университета. В трамвае молодая пара сильно ссорилась, там, наверное, и прозвучали эти слова и как-то закрепились в её памяти. А мне только на руку, что она уговорила себя. При этом она находит себя безумно интересной, прямо так и легла бы на собственную кушетку и анализировала бы сама себя.

Я однажды пытался взять себе в команду психолога. Он должен был нам обеспечить более прямой доступ к отдельным характерам, но это не сработало. Психологи – никакие не практики.