Он порвал портрет Андерсена и смыл его в канализацию. Мой портрет. Мою единственную связь с тем, кем я когда-то был.

Я без спешки отправился в кабинет воспитательниц. Вообще-то детям туда вход запрещён, но мне они разрешали. Потому что я такой разумный мальчик, который никогда ничего не ломает.

Ключ от ящика с ножами висит на гвозде на стене, довольно высоко, чтоб дети не достали. Мне пришлось взбираться на стул.

На кухне никого не было. Я мог спокойно выбрать то, что мне надо. Большой хлебный нож был бы идеальным, но он слишком длинный, его не спрячешь под моим пуловером. Иногда приходится идти на компромисс.

Мальчиков в туалете уже не было. В этом возрасте они быстро теряют интерес к игре. Лукас сидел на полу и двигал туда-сюда игрушечный паровоз. «Брумм, брумм!» – рычал он. Идиот. Паровозы не делают «брумм».

Он сидел ко мне спиной, и мне пришлось довольно долго ждать, когда он выпрямится. По крайней мере, мне это показалось долгим. Нож был не такой острый, но шею я ему таки вспорол. Дядя Доктор однажды показал мне, где надо резать.

Я намеревался после этого изобразить удивление или страх. Но на меня поначалу никто даже внимания не обратил. Они все занимались только Лукасом. Он не кричал, что было удивительно. Видимо, для этого ему не хватало воздуха. Зато другие дети в ужасе вопили.

Артерию я не задел, иначе бы кровь выходила толчками.

Они перевязали рану на первое время пелёнкой, а там уже и врач приехал. Кажется, в этом отношении здесь хорошо организовано.

На носилках он казался очень маленьким.

Потом они все кажутся меньше. Мне это не однажды бросалось в глаза.

187

Я знаю эту историю наизусть.

«В одном городе, который называется Франекер, расположенном в Западной Фрисландии, случилось как-то, что маленькие дети, пяти– и шестилетние мальчики и девочки, играли вместе. Одного мальчика они назначили мясником, другого поваром, а третьему мальчику досталось быть свиньёй. Одной девочке они тоже назначили быть поварихой, а другой – её помощницей; помощница должна была собрать в просторную посуду кровь свиньи, чтобы сделать из неё кровяную колбасу. Мясник схватил того мальчика, который был свиньёй, повалил его на землю и перерезал ему ножичком горло, а помощница поварихи собрала кровь в посуду».

Эту историю мать мне тоже никогда не читала.

Они потащили мальчика в суд, но толком не знали, как с ним поступить. С одной стороны, он перерезал другому горло ножом.

С другой стороны…

Такой милый маленький мальчик не мог при этом замышлять злое.

Разумеется нет.

Своими окровавленными руками и ножом я нарисовал на стене полоски. Мы в яслях иногда рисовали специальными красками для пальцев, а я был переимчивый, смышлёный ребёнок.

Только когда Лукаса унесли, Лукреция заметила, что я тут делаю. Она вырвала нож у меня из рук и порезалась при этом. Мне очень жаль. Против неё я ничего не имел.

Потом приходил полицейский, но поскольку дело было с маленькими детьми, он сказал, что протокол можно составить и на следующий день. Может быть, он и сам был отцом.

Лукреция мыла мне руки, да так нещадно, будто хотела содрать с них кожу.

Они не знают, как со мной быть.

«Один из них, старый мудрый человек, дал совет, чтобы судья взял в одну руку красивое красное яблоко, а в другую – рейнский гульден, подозвал бы к себе мальчика и протянул ему обе руки на выбор: если выберет яблоко, то отпустить его с миром, а выберет гульден – то убить его».

Они решили, что должны обследовать меня у психолога. Уж я постараюсь вести себя правильно.

«Ребёнок со смехом схватил яблоко – и был таким образом избавлен от наказания».

188

Госпожа профессор Вальтруд Фритцш. Большой авторитет в своём деле. Та самая женщина, что разработала игру, на которой однажды хотели меня протестировать Петер и Луизе. Завтра в её приёмной или в лаборатории мне надо будет отказаться от рейнского гульдена. Арно и Хелене записали меня к ней, чтобы она выяснила, что же такое на меня нашло.

Хахаха, как написал бы Арно в своём дневнике.

Я сам на себя нашёл.

Майя знает госпожу профессора по университету и говорит о ней с таким же благоговением, как Ягнёнок-бее говорил про господа Бога. Она страшно гордится, что уговорила её заняться этим обследованием. Как если бы уговорила шефа-повара лично изжарить для неё глазунью. Обычно эта дама уже давно не занимается отдельными случаями. Теперь Майя надеется, что мой случай попадёт в какой-нибудь учебник.

А сама она – в примечания на странице.

Хахаха.

Прежде чем решиться на это обследование, в семье велись горячие споры. Дольше всех против этого сопротивлялась мама Арно. Она считает всех медиков идиотами с тех пор, как её врач заподозрил у неё начальную стадию потери памяти. «Мой внук не болен, – то и дело повторяла она. – Просто во время игры произошёл несчастный случай, такое бывает. Воспитательницам в яслях следовало бы получше смотреть за детьми». Арно, пожалуй, и примкнул бы к её мнению, но Хелене и Майя общими силами его переубедили. Ещё и Луизе вмешалась. По нескольку раз в день звонит и требует, чтобы госпоже профессору непременно рассказали, что я тогда сломал все её хвалёные фигурки для тестов.

Пусть расскажут. Во мне и самая умная профессорша не обнаружит ничего необыкновенного. Или, вернее: то необыкновенное, что следовало бы обнаружить, она не заметит. Без хотя бы слабого предположения, в каком направлении следует искать, шанса у них не будет даже с лучшими методами. Я это знаю.

Что касается завтрашнего дня, я сожалею, что у меня взрослого было так мало возможности иметь дело с детьми. Теперь мне не хватает образца для той роли, которую я играю. К счастью, я натренированный наблюдатель. Возьму себе за образец своих ровесников из яслей и буду вести себя соответственно. То есть на все новые предметы реагировать боязливо. Ну или сразу набрасываться на них, а через короткое время терять к ним интерес.

Я воспитывал молодых собак. Не так уж сильно они отличаются от детей.

189

Если кого-нибудь назначали ко мне в отдел, я – прежде чем принять – подвергал его проверке. Не задавал вопросов, на которые он давал бы правильные или неправильные ответы. Это не сказало бы мне ничего об испытуемом. Он мог просто начитаться правильных книг. Или он мог быть из тех, кто с блеском сдаёт экзамены, но теряется перед лицом действительности. Вальтер Хаарман в моём классе всегда был лучшим учеником. И что из него вышло? Когда я слышал о нём в последний раз, он проводил свои дни в какой-то конторе и заполнял там формуляры. В которые потом уже никто никогда не заглядывал.

И я ни о чём не расспрашивал претендентов. Из их ответов я бы ничего не узнал об их характере, а узнал бы лишь, как они оценивают меня. Экзаменуемый прикидывает, чего от него хочет услышать экзаменатор, то он и говорит.