И я чувствовал себя жалким.

Меня навестили ребята. Они немного посидели со мной, и воздух в это время был тягучим от чувства вины. Они напоминали мне о музыке – и это было больнее всего. Они напоминали мне о том, что я потерял в мгновение ока. А когда у меня побывали менеджеры, я чуть не вышел из себя.

– Мы должны разработать план нападения. Журналисты сходят с ума. Нам нужно сделать заявление, – приказал Дэйв.

– Нам нужен перерыв, – сказал Кельвин. – Ты ведешь себя так, словно Брукс не получил только что серьезную травму.

– Но он выжил, – сказал Дэйв со своей хитрой улыбкой. – Это и есть тот месседж, который мы должны продвигать. Мы должны показать, как он силен и как к своему возвращению…

Возвращению?

Я фыркнул и забурчал.

Взгляды всех присутствующих в комнате устремились на меня.

Я пережил несчастный случай несколько часов назад, а они ожидают, что я волшебным образом вернусь в строй.

Дэйв наморщил лоб.

– Знаешь, давай подождем денек-другой. Пусть пройдет немного времени.

Когда все вышли из палаты, я вздохнул, не зная, что и думать. Мне все еще казалось, что я барахтаюсь в воде. Закрывая глаза, я мог поклясться, что чувствую волны.

Дверь в мою палату снова открылась. И как бы мне хотелось, чтобы она осталась закрытой. Мне надоело видеть людей, надоело слушать, как они говорят о том, как рады, что я выжил, – как мне повезло.

Развернувшись к двери, я чуть не упал с кровати.

Мэгги.

Она стояла в моей палате, обхватив себя руками, и смотрела на меня. Она выглядела так, будто проплакала несколько часов; ее волосы были собраны в беспорядочный пучок. Она никогда не собирала волосы.

И она никогда не выходила из дома.

Это сон?

Если так, я не хотел просыпаться.

Я открыл было рот, собираясь спросить, что происходит, но мое горло горело. Мне было больно открывать рот. Было больно двигаться влево и поворачиваться вправо. Было больно дышать.

Она натянуто улыбнулась мне и подошла к кровати. Она взяла меня за правую руку и поцеловала мою ладонь. Я зажмурился. Я все пытался прочистить горло, чтобы заговорить, но она сжала мою руку, приказывая мне не делать этого. Мы так и сидели, закрыв глаза, и Мэгги Мэй держала меня за руку.

Несколько дней она почти не выходила из моей палаты. Когда ей предложили комнату для посетителей, обставленную как гостиничный номер, она крепче сжала мою руку и отказалась. Каждый вечер она сворачивалась калачиком на маленьком диванчике и засыпала. Днем Мэгги улыбалась мне, но по ночам, когда она спала, я наблюдал, как она ворочается во сне, а иногда просыпается в холодном поту. Она вышла из дома, но ее демоны никуда не пропали. Но она изо всех сил старалась держать их в узде.

– Ладно, пора тебе встать и размять ноги, Брукс, – сказала медсестра, войдя как-то днем в мою палату. Это время я ненавидел. Меня заставляли ходить по коридорам на ходунках. Мэгги всегда была рядом. Когда мой левый бок начинал сильно болеть и я сдавался и начинал падать, она бросалась мне на помощь, но медсестра приказала ей не спасать меня. – Вы можете поддержать, но помочь вы не можете. Не волнуйтесь, я не дам ему упасть.

На полпути назад по коридору моя грудь сжалась, и дыхание стало прерывистым.

– Назад, – прохрипел я. Я хочу к себе в палату, я хочу лечь.

– Нет. Помнишь? Нам нужно сделать круг, прежде чем…

Я гремел ходунками, моя шея пульсировала от боли.

Назад. Назад. Назад.

Какой же я слабый. Как же мне стыдно. Моя рука болит. Мой бок горит. У меня в голове полный бардак.

Медсестра натянуто улыбнулась мне и посмотрела на Мэгги.

– Думаю, сейчас было бы неплохо вздремнуть, – она подмигнула Мэгги. Мэгги нахмурилась, в ее взгляде ясно читалось беспокойство.

Я еще немного поворчал. Мы вернулись в комнату, и после того, как меня уложили обратно в постель, Мэгги схватила блокнот и села рядом со мной.

У тебя сегодня все хорошо, Брукс?

Я сжал ее руку один раз.

На самом деле я злился. Я злился на свою команду менеджеров. Они спрашивали, что мы будем делать с оставшейся частью тура – даже если я не смогу играть. Они выдвигали самые разнообразные предложения: закончить гастроли без меня, заменить меня на время другим музыкантом, записать меня на интенсивные уроки вокала, чтобы я восстановил свой голос.

Шрамы на моем теле еще не затянулись, а они уже вели себя так, словно меня не существовало. Я посвятил им десять лет жизни, но все равно был в их глазах лишь источником денег.

– Мы не будем этого делать, – возразил Кельвин. – Мы будем ждать, пока он поправится, – без конца повторял мой лучший друг.

– Да. Без Брукса мы в буквальном смысле просто The Coo[27]. А кому, черт побери, захочется слушать The Coo? – сказал Оливер.

Рудольф почти ничего не говорил. Он почти не смотрел на меня. Мне казалось, что он винил в произошедшем себя. Но больше всего я ненавидел то, что где-то в глубине души, в самых темных ее закоулках, я тоже его винил. С каждым днем я все больше и больше терял себя. С каждым днем мне становилось все хуже. Я ненавидел то, что Мэгги видела это. Я ненавидел то, что она стала свидетелем моего разрушения.

Когда пришло время выписываться из больницы, мы с Мэгги сидели в моей палате, а медсестра пошла за инвалидным креслом. Мои родители думали, что я некоторое время поживу у них. Они хотели нанять медсестру, чтобы она присматривала за мной, а я мог бы полностью сосредоточиться на выздоровлении. Но это не входило в мои планы.

– Я возвращаюсь в коттедж, – прошептал я. Сейчас я мог говорить только тихо. Мой голос постоянно был хриплым, и я ненавидел это.

Мэгги подняла бровь.

– Я не хочу возвращаться домой. Не хочу, чтобы меня жалели. Мне это не нужно.

Никто тебя не жалеет.

– Все жалеют. Они ведут себя так, будто я глухой. Я их слышу. И они винят меня. По крайней мере, пресса. Не знаю. Мне просто нужно сделать паузу, уйти. Побыть наедине с собой.

Я знаю, каково это. Оказаться в переполненной комнате, где все ведут себя так, словно ты призрак. Я поеду с тобой.

Я нахмурился.

– Нет, Мэгги. У тебя есть список дел. Пора уже начинать воплощать его в жизнь. Я не в том состоянии, чтобы… – я вздохнул. Чтобы быть с тобой. – Почему мне кажется, что мы всегда не вовремя?

Она опустила голову и начала писать. На маркерную доску капали ее слезы.