Он позорит музыку. Миллионы людей готовы совершить убийство, чтобы жить как он, а он просто взял и просрал это.

Да он ничего не стоит. Это просто очередная история о том, как слава может ударить в голову.

Да у него это уже не в первый раз. Может быть, уже пора понять, что ничего не изменится.

Он умрет к тридцати годам, как и все остальные «дохлые герои».

Я потянулся за очередным бокалом виски. Эти слова врезались в мою память. Люди писали и слова поддержки, но по какой-то причине они казались ложью. Почему негативные комментарии незнакомых людей причиняют самую сильную боль?

– Думаю, с тебя хватит, – сурово сказал бармен, слегка понизив голос и отодвинув от меня бутылку. В его седых густых усах были тайны, ложь и крошки картофельных чипсов. Когда он начинал говорить, усы плясали над его верхней губой, а слова извергались из левого уголка рта. У него были длинные, вьющиеся седые волосы, которые он собирал в пучок на макушке. Стариковский пучок. Наверное, ему уже за семьдесят, но почему-то казалось, что он сохраняет хладнокровие безо всяких усилий.

В отличие от меня.

Каждое утро и каждый вечер, когда я печатал Мэгги ответ, я лгал.

Я закрыл глаза и попытался вспомнить имя бармена. Он много раз представлялся мне, когда я был пьян.

Боб созвучно с «боль».

В последнее время Боб был моим самым близким другом. Я вспомнил, как впервые встретил его две недели назад, когда пришел в его бар. Последнее время я был в полном раздрае. Когда мы встретились в первый раз, я скрючился за столиком в углу. Мои руки были скрещены на груди, а голова повисла на плечах. Я пытался справиться с потоком воспоминаний. Он не задавал вопросов. В тот вечер он просто принес мне бутылку виски и стакан льда – и в последующие вечера тоже.

– Еще, – пробормотал я, но он нахмурился и покачал головой.

– Приятель, время час ночи. Может, тебе лучше пойти домой?

– Домой? – Я фыркнул, потянувшись за бутылкой, которую он отказывался мне дать. Я посмотрел в его голубые глаза, и у меня защемило сердце. «Домой». – Пожалуйста? – умолял я. Я умолял… умолял его дать мне выпить. Какой я жалкий. – Пожалуйста, Боб?

– Берт, – с кривой усмешкой поправил он.

«Черт. Боб созвучно с „болью“, и „боль“ созвучна с Бертом. Его зовут Берт».

– Я так и сказал.

– Нет. Может быть, хотел сказать.

– Да, именно это я и хотел сказать. – Берт. Берт. Берт. Сколько раз я произнесу его имя, прежде чем снова забуду его?

Он сел за стол напротив меня и подкрутил усы.

– Почему ты пьешь? Что ты пытаешься забыть? – спросил он.

Я с трудом сглотнул и не произнес ни слова.

– Все настолько плохо?

Я не ответил, но пододвинул к нему свой пустой стакан. Сегодня утром в магазине я видел на обложках журналов свое лицо. Рядом были заголовки, в которых говорилось о психическом расстройстве, о котором я даже не подозревал. Кроме того, оказалось, что я сижу на героине и ушел из The Crooks из-за своей зависимости.

А затем я совершил ошибку. Я начал искать информацию о себе в Интернете. Посмотреть, столько моих фанатов могло купиться на эту ложь.

Так что мне было проще оставаться пьяным.

Боб пододвинул ко мне мой стакан.

– Это подло, – пробормотал я.

Прежде чем он успел ответить, в бар ворвалась группа шумных девушек. Они были пьяны и одеты во все розовое. Все, кроме одной, которая была в белом. Девичник.

Класс.

Боб встал и направился к бару, чтобы помочь им всем.

– Господи! Какое чудесное место! – захихикала одна.

– Не могу поверить, что ты его нашла! – крикнула другая.

Похоже, они шатались по забегаловкам в поисках веществ, и одной из их остановок была эта дыра – идеально.

Я забился в дальний угол своего столика, желая только одного – чтобы меня оставили в покое.

Все они, хихикая, поспешили к барной стойке.

– Чем я могу вам помочь, дамы? – спросил Боб.

Ответом ему послужил громкий крик девушек:

– ВИСКИ!

Мои глаза закрылись, и я снова оказался на той лодке.

– Это только потому, что Любимица Америки Мэгги Мэй немая. Если бы она могла говорить, то наверняка сказала бы какую-нибудь поэтическую чушь. – Он замолчал, и его глаза расширились. – НАРУШЕНИЕ! Я упомянул девушку! Штрафной мне! ВИСКИ! – он бросился к бутылке с виски, и катер закачался. Он согнулся и повис на самом краю катера. Я схватил его, заталкивая обратно на борт.

Я покачал головой.

Хватит!

Я попытался незаметно улизнуть из бара через заднюю дверь, но одна из девушек заметила меня.

– О. Господи, – прошептала она.

Я уронил голову на стол и попытался вести себя нормально.

– Тиффани! Смотри, это?..

Блондинка повернулась в мою сторону.

– Господи! Это же Брукс Гриффин! – прокричала она.

Девушки закричали и бросились к моему столику. Я был готов поклясться, что их было не так много, но сейчас мое зрение меня обманывало. Они тыкали мне в лицо телефонами, и я изо всех сил старался оттолкнуть их. Затем посыпались их вопросы и комментарии.

– О господи, Брукс. Мне так жаль, что с тобой произошел несчастный случай.

– О господи! Ты потерял пальцы?

– Это значит, что ты больше не сможешь играть на гитаре?

– Ты будешь дальше заниматься музыкой?

– Можно мы купим тебе выпить?

– Можно с тобой сфотографироваться?

– Я так тебя люблю!

– Это правда, про наркотики?

– Нет! Он бы не стал… ты бы не стал? Я не осуждаю тебя.

– Я покуриваю.

– Мой кузен подсел на таблетки, выписанные по рецепту врача.

– Брайан?

– Нет, Уэст.

– А что с Сашей?

– Она тебе изменила?

– Ты ей изменил? Я читала статью про тебя и Хайди Клум.

– Вы меня не знаете! – рявкнул я. Мои руки сжались в кулаки. – Какого черта все ведут себя так, будто знают меня? В новостях, в Интернете, в газетах, – кричал я. Мое горло горело, я орал на девчонок, которые не хотели меня обидеть. – Никто не знает, каково это – быть на моем месте. Никто не знает, каково это – не иметь возможности заниматься любимым делом. Музыка – моя жизнь, а сейчас я с трудом могу говорить. Я не могу… никто не знает… – Я больше не мог говорить.