– Ты почти выпускница, – говорит Утешитель, скрестив руки на груди. – Не передумала?

– Нет, – отрезает она.

– Похвально, – кивает Джон, накручивая на палец бородку-косичку. – Ты так стараешься. Для кого?

– Хочу помогать людям.

– А почему не пошла в медицину? Была бы старшим Утешителем. Крутым хирургом, к примеру. В тебе есть потенциал.

– Мне и этого достаточно. Я выкладываюсь на полную.

– Верю. – Джон протягивает ей стопку учебников. – Время теории. Все о карме и сущностях. Тесты через неделю.

Кабинет меркнет. Передо мной громоздятся горы книг, чашки кофе на завтрак, обед и ужин, недописанные конспекты, тонны печенья и покусанные карандаши.

Мельтешение картинок замедляется в тесной аудитории. Экзамен принимает старичок. Бывшая подруга сдает на девяносто баллов и безумно этому рада.

– Приглашаю вас на последний экзамен… Альба. – Учитель впервые называет ее по имени. Осторожно, будто боится спугнуть.

– А что там будет? Как готовиться? – напряженно спрашивает она.

– Проверка на прочность. Готовиться не надо, отдыхайте. Мы подберем для вас испытание, в зависимости от ваших качеств.

– И какие у меня… качества?

– Чрезмерная мягкость и нерешительность.

Я слышу сердцебиение Альбы. Ей страшно. Страшнее, чем перед предыдущими экзаменами. Ее угнетает неизвестность. Она не ждет ничего хорошего, но пойдет на все, чтобы устроиться на работу младшим Утешителем.

Во мне омелами прорастают мечты бывшей подруги. Сейчас, в этом странном кино, я чувствую себя крылом Альбы. Пока не сожженным.

Во имя Ника. Вот, что она повторяла по вечерам, на экзаменах, в спарринге с Джоном, спасая куклу. Вот какова ее молитва. Она пообещала себе быть быстрой и выносливой, чтобы дарить надежду тем, кто пострадал из-за чьего-то «нечаянно».

Из фрагментов складывается новая картинка: помещение, разделенное стеклянной стеной на две каморки. В одной – Альба, изучающая что-то на огромном мониторе. В другой – сутулый, почти облысевший мужчина. От его индикатора змейкой тянется провод.

– Итак, Альба, – нарочито ласково щебечут колонки, разбросанные по углам комнаты, – вам нужно активировать функцию обнуления. Нажмете – вы младший Утешитель. Успехов.

Нет, это не голос Джона. Не печатная машинка – пафосный серпантин. Щуплый старичок, обожающий свою ученицу.

Вспыхивает спичка. Скоро крыло Альбы превратится в пепел.

Я ощущаю до слепоты остро, как она сомневается. Ее идеалы расходятся по швам, а зашить их некому.

– За что? – выдавливает она.

– Он укрывал сущность.

– Н… Не могу. Нет. Не могу.

– Вы сдали три экзамена, Рейман, – свирепеет голос. Кажется, колонки вот-вот стошнит снегом.

Альба пронизывает несчастного взглядом. Он что-то шепчет. Из-за стеклянной стены не разобрать, что именно. Но я и по губам прочту его мантру:

«Спаси, спаси, спаси».

– Я здесь не для этого, – сглатывает Альба, ероша идеально уложенные волосы.

– Он нарушил закон.

– Выпустите меня, – тихо просит она.

– Вы в шаге до победы.

Горит, горит крыло. Я задыхаюсь вместе с Альбой.

– Выпустите меня, – повторяет она увереннее.

– Что ж, хорошо. Но позвольте прояснить кое-что, – лукаво улыбается голос. – Некоторые вещи не зависят от наших желаний. Не сделаешь ты – сделает другой. А момент будет упущен.

Колонки разражаются клацаньем. Старичок нажал на кнопку.

Альба пятится, дергает за ручку дверь, но та отзывается хохотом запертого замка. Мужчина за стеклом с ужасом смотрит на ладони. Я не сомневаюсь: на них больше нет линий, а под рубашкой кляксами растекаются гематомы.

Визг недосолдата комкает этот мир, как уродливое кривое оригами. Я чувствую себя струной гитары. Альба играет на мне. Пост-рок, определенно.

«Теперь я буду печь пирожные», – вот во что деформируются рубцы.

А после ледяные пальцы нащупывают мое кольцо и нажимают на кнопку.

Я не сразу соображаю, где мы и что произошло, почему по щекам течет что-то горячее и мокрое, а покусанные губы щиплет от соли. Я не читаю мысли. Не поглощаю карму. Нас выплюнуло в реальность.

Коридор ругается топотом.

– Это слишком, подруга, – каркает побледневшая Альба.

Ее крыло сгорело и пылью осело в легких – не выкашлять.

– Пригодилось твое колечко, а? – хмыкает она.

– Мне жаль. – Я размазываю слезы. – Из тебя бы получился хороший Утешитель.

– Не смеши.

В комнату вваливаются два «робота» во главе с Рене.

– Что случилось? – щурится Утешительница, застыв на пороге.

– Мне… не очень хорошо, – отвечает Альба. – Мы занимались, и я начала терять сознание.

– А карма?

– В норме.

– Ну и что мне с вами делать? – Рене берет ее за плечи и ведет к выходу. – Шейра, у тебя все в порядке?

– Да.

– Почему ты плачешь?

– Испугалась за… подругу.

Утешительница с подозрением осматривает комнату, и троицу вместе с Альбой проглатывает коридор.

Меня бьет озноб. Я скрючиваюсь, как поломанный зонтик. Чувствую себя сожженным крылом. Гимнасткой с травмированной ногой, ленточка которой вдруг обратилась в горсть пепла.

Альба провалила экзамен. Она была чересчур мягкой для Утешителя. Для недосолдата – в самый раз.

По венам несется отчаянное «динь-дили, дили-дон», но я уверена: дракон не дремлет. Он готовится сжечь второе крыло.

В детстве я думала, что просить прощения легко. Обронил «извини» – и все забыто. Я верила в каждую из шести букв. Они были моей панацеей, и лишь повзрослев, я поняла, что это – обычные витамины в таблетках, недейственные, неэффективные. Чтобы укрепить иммунитет, нужно есть фрукты. Чтобы научиться прощать, нужно отпускать прошлое. Но что делать, если оно вцепилось в шею и не желает расставаться?

Я с трудом дожидаюсь вечера. Надеваю костюм, который я так и не вернула Рене. В ушах звенит горькое «я буду спасать». Ник обещал зайди к одиннадцати, но я высматриваю его уже с десяти. Меня не покидают однокрылые образы Альбы-солдата и Эллы.

Он появляется внезапно. Спину пронзает вопрос:

– Готова?

Я вздрагиваю. Ник застал меня врасплох. Я слишком громко проматывала в голове сцены сегодняшнего дня. К щекам приливает кровь. Бойкие удары сердца намекают, что разговор об Альбе лучше отложить на потом.