Порыв был настолько силен, что Милли почувствовала, как ее глаза наполнились слезами. И вновь очутилась на опасной территории. Им не следует подходить друг к другу вплотную, так сближаться. Между ними должно быть больше тьмы. Больше пространства. Больше одежды.

Он наклонился ближе, и Милли показалось, что он хочет поцеловать ее. Она вытянула руку его остановить. Потребовать, чтобы он сказал ей, чего хочет, и отпустил.

Но едва ее рука коснулась тонкой паутины шрамов на его плече, у нее вырвалось:

— Как это случилось? — Она отдернула руку и прижала ее к сердцу. Не потому, что обгоревшая кожа под кончиками пальцев была бугристой и в тоже время неестественно гладкой на ощупь, а потому, что забыла, насколько приятно к нему прикасаться.

При взгляде на ее руку его глаза сузились: или потому, что она его смутила, или потому, что отстранила его. Он от нее не отвернулся, хотя его взор помрачнел, и опустил глаза.

— Несколько лет назад, на железной дороге, враг попытался столкнуть меня в горячую смолу. Я отбился, но смола обварила плечо и часть руки. Я ничего не мог поделать, пока она не остыла на моей коже.

Милли не смогла вымолвить ни слова, лишь снова прижала ладонь к его твердому плечу, задыхаясь от бешеной ярости.

— В-вы… его убили? — собравшись с духом, спросила она наконец.

Он кивнул, скосив оба глаза на лежащую на его изуродованной плоти гладкую белую руку.

— Раздробил его череп о скалу, но рану он мне уже нанес.

Оттого, что нанесший эту страшную травму закончил жизнь столь позорно, по ее телу разлилось темное удовольствие.

— Как вы удаляли смолу? — спросила она упавшим голосом, уже зная ужасный ответ, но чувствуя, что должна спросить, чтобы его выслушать. — Вы… сами?

Он согнул плечо под ее рукой, подчиняясь памяти о тогдашней боли.

— Нет. В Ньюгейте было двое безжалостных мальчишек, «Братья Блэкмор», Дориан Блэквелл и Дуган Маккензи, которые всю ночь сдирали с меня куски мяса вместе со смолой. Мы уже несколько лет действовали сообща, после того как Дуган спас мне жизнь, вытащив нас со смертельных тюремных галер в железнодорожную бригаду. Хотя мы хорошо работали вместе, но были жестокими молодыми людьми и по возможности держались друг от друга на почтительном расстоянии. Однако та ночь моей боли и их терпеливой работы укрепила привязанность между нами.

Взор Милли затуманился. Она не могла даже представить пытку, которую он вынес.

— Вы все еще дружите с ними? — спросила она.

Он уставился на ее руку, словно она озадачила его.

— Дуган уже умер, а Дориан Блэквелл и я всю жизнь оказываем ужасные услуги. И так и будет, как я думаю.

Ужасные услуги. Милли медленно убрала руку. Как легко забыть, игнорировать порожденное мраком чудовище вроде оставившего ужасное тавро на его теле. Эти шрамы должны были послужить напоминанием, напоминанием о пятнах на его душе. Должны были ее отвращать, а привлекают. Должны вызвать у нее страх, а не сострадание.

Но когда дело касалось Кристофера Арджента, все оказывалось не таким, как должно.

— Милли, вы когда-нибудь причиняли кому-нибудь боль? — пробормотал он.

Она не сразу уловила суть вопроса, настолько сильно было электрическое покалывание в ее руке.

— Я… знаю, что за кулисами говорила то, чего теперь стыжусь…

— Нет, — перебил он. — Я имею в виду, вы когда-нибудь причиняли кому-нибудь физическую боль? Резали. Били. Ломали.

Милли невольно отступала на шаг.

— Никогда, — прошептала она. — Почему вы меня об этом спросили?

Прежде чем он от нее отвернулся, его глаза в свете лампы поменяли цвет на ярко-голубой.

— Именно поэтому я вас сюда и пригласил, — объяснил он, подойдя к стене и выбрав нож с глубокой насечкой на рукояти. — Я хочу вас научить.

Она не выйдет замуж за герцога, решил Кристофер Арджент, в очередной раз отразив на удивление мощный удар в горло. Мужчине, чтобы справиться с такой женщиной, нужны обе руки. Через некоторое время, преодолев страх его ранить, Милли, казалось, открыла в себе энтузиазм насилия.

Он знал, что ему следует стыдиться подслушивания разговора двух дам в ее квартире, но женская болтовня разносилась по коридору, а в списке его грехов подслушивание было далеко не самым тяжким.

Он уловил имя главного инспектора Карлтона Морли, но мало что понял. Зато совершенно определенно расслышал то, что говорилось о лорде Тренвите. И при каждом воспоминании тот разговор бил его точно ножом в живот.

Милли нужен герой.

А Арджент отнюдь не таков. На самом деле он законченный злодей. Антигерой, победой над которым так называемые герои могли бы гордиться.

Старший инспектор Морли, разумеется.

С Тренвитом Арджент столкнулся лишь однажды пару лет назад на заседании палаты лордов, куда они пришли с Дорианом Блэквеллом. Герцог один из немногих оказался достаточно высок, чтобы смотреть Ардженту прямо в глаза, потому не заметить друг друга они не могли. И каждый безошибочно распознал в другом убийцу. На мгновение Тренвит, Блэквелл и Арджент застыли посреди, быть может, самой колыбели цивилизации современного мира, словно дикие хищники. Так сошедшиеся у границ своих территорий волк, ягуар и гадюка не в силах решить — драться или схитрить.

И стычку предотвратила жена Дориана, Фара, которая встала между ними и, ослепительно улыбнувшись, развела по своим углам.

До сегодняшнего дня Кристофер об этом не вспоминал. Выбросил слащаво-красивого герцога из головы, благо тот отправился искать новых жертв в Индию, а Кристофер остался в Лондоне.

С той же целью.

Но Милли не сможет быть герцогиней. Бремя этого союза будет давить на нее слишком тяжко. Она возненавидит брак с военным, лающим голосом отдающим ей команды и контролирующим каждый ее шаг. Еженощно влезающим на нее, впечатывающим ее в кровать, пользующимся ее прекрасным телом ради забвения злодеяний, совершенных им во благо короны.

Этот образ исторг из его горящей груди мучительный стон. Милли уставилась на него расширившимися глазами и отскочила подальше.

— Не гневайтесь на меня, — произнесла она, и в ее темных глазах вспыхнул огонь. — Я всего лишь профан и изо всех сил стараюсь научиться.

Уперев руки в боки, она посмотрела на него долгим взглядом, затем моргнула, и, смягчившись, опасливо проговорила:

— Я причинила вам боль?

— Нет, — сказал он, снова ощутив ту же острую боль в груди, заметив ее внимательно-настороженный взгляд. Кристофер опустил глаза, потом руку. Он ей… солгал? Виновницей этой острой боли в его груди была она? Не из-за нее ли он последнее время чувствовал себя как одна большая открытая рана? — Снова бейте меня по лодыжке! — приказал он, чтобы отделаться от этих мучительных мыслей. — И толкайте меня со всего размаха, чтобы повалить. Применив этот прием, бегите, прежде чем нападавший упадет на землю. И будете в безопасности.