* * *

В положенный час Таня переступила порог кафе, назначенного Никой для встречи. Едва вошла, как старательно залатанное настроение снова дало течь. Кафе придавило ее своей причудливостью. Людка из редакции называла такие места концептуальными. Впрочем, у нее все было концептуальное, что выходило за рамки «Макдоналдса». Но сейчас это слово точно ложилось на то, что видела перед собой Таня. Только концепция было какой-то странной.

По залу не спеша, как по родному хлеву, ходила свинья и выпрашивала деликатесы у гостей. Правды ради, это была не дебелая розовая Хавронья, а изящная, маленькая свинка величиной с пуделя, звали ее Фанни. Темненькая, с редкой щетиной, но не брюнетка, скорее шатенка.

С недавних пор мода на карликовых свиней проникла в самые эстетствующие слои российского креативного класса. Оставив хомячков и кошек пролетариям, представители богемы положили глаз на экзотику. Правда, многие обожглись. Брали карликовую свинью, а получали приличного кабанчика. Но за все надо платить, и за любовь к оригинальности тоже.

Свинка изящно ставила свои копытца на покрытый паркетом пол и кокетливо вертела пятачком, привычно и без устали позируя нескончаемым любителям делать селфи на ее фоне. Таня представила себе подписи в социальных сетях «Я и свинка, я – справа».

Свинка Фанни клянчила еду, блуждая между столиков и высовывая пятачок из-под скатерти. Посетители реагировали визгом, смехом, поощрительными шуточками и щедро делились с ней фуа-гра. Словом, это было место «не для всех», только для продвинутых. На то это и центр Москвы, а не какое-то Митино или Бутово. Там свинью могли бы запросто на шашлык пустить, если закуска кончится. А тут совсем другая публика, с выдумкой, с фантазией, нежадная. Заказывают свиной язык и угощают им шатенку Фанни. Вот такое чувство юмора, обхохочешься.

Таня подумала, что Людка, окажись здесь, прокомментировала бы эти сценки в духе классовой ненависти. А это сейчас не модно, классовая мораль не в тренде. Общая рамочная идея следующая: заработал человек кучу денег и тратит на что хочет. В свободной стране свободный человек должен иметь возможность покормить свинью фуа-гра.

Таня скользила по этим мыслям без особого внимания. Ей интересна был Ника. Не на свинью же она пришла посмотреть… Где же она? Ни одна рука не взметнулась вверх в приветственном жесте, никто не позвал ее за свой столик. Все были заняты своими делами и своими разговорами. Только Таня и карликовая свинья бесцельно бродили по кафе. С той лишь разницей, что Фанни подзывали и угощали, а Таню игнорировали.

Выбрав столик на двоих, Таня села лицом к входной двери. Дверь работала исправно, пропуская на вход и на выход публику, готовую подписаться под лозунгом «Жизнь удалась!». Таня по своей профессиональной привычке стала подбирать для них самое точное слово. Раскованные? Жизнерадостные? Уверенные в себе? Пожалуй, да. Но есть что-то еще, и это что-то – главное. Не обремененные жизнью. Вот! Нашла! Казалось, у этих людей не болели родители, не дрались дети, не ломались ноутбуки, не терялись ключи. Это были какие-то тефлоновые молодые люди, по которым неприятности стекали, не оставляя следа. Может, так и нужно жить? Или, по крайней мере, делать вид.

А то посмотришь на Петра Симоновича, и тошно становится. Не человек, а ходячий футляр для неприятностей. На лбу отпечатан немой вопрос: где взять денег на зарплату сотрудникам и чем платить за аренду офиса? Или взять ту же Людку. В одном глазу у нее недовольная свекровь отсвечивала, в другом застыла вечная тревога, что мужа с работы турнут. Поэтому в зависимости от обстоятельств у нее один глаз всегда горел ярче другого. Людка смотрелась бы тут белой вороной. К тому же наверняка постаралась бы нарядиться, чем выдала бы свою чужеродность окончательно.

Тефлоновые люди носили униформу – джинсы, вытянутые футболки, но при этом выглядели небрежно дорогими. И очень раскованными. Переступив порог кафе, они замирали на минуту, обводя публику уверенно-оптимистичным взором, и всегда находили каких-то знакомых, с которыми обменивались радостными приветствиями. «Вау!» – звучало как пароль, как будто в кафе был назначен сбор их племени.

Таня чувствовала себя лишней на этом празднике жизни. Она была как гиря среди радостно порхающих пушинок, тяжеловесная и неповоротливая. Прошлась до туалета, но и это не помогло. Обычно на ее фигуру реагируют – мужчины с воодушевлением, девушки с завистью. А тут ничего. Свинка Фанни вызывала несоизмеримо больше интереса, чем Таня. Как говорили в ее детстве: «Ноль внимания, фунт презрения». Интересно, а какое было детство у этих людей? Откуда они взялись, такие уверенные в себе? Как десант с другой планеты. На них что, завуч в школе ни разу не орала? И как можно вытянутую футболку носить с таким шиком?

Таня в силу своей дремучести не знала, что это кафе было знаковым местом для столичной творческой молодежи, где за витриной легкости и радостного возбуждения скрывался напряженный труд и скрежет натянутых нервов. Здесь, прикидываясь трутнями, рабочие пчелы до изнеможения плели паутину дружеских связей, надеясь получить место в сериале, пристроить сценарий, заручиться рекомендацией, узнать или распространить новую сплетню, да мало ли забот у истинно творческих людей, жаждущих славы и денег! В пятницу вечером они приходили сюда как на работу, чтобы не выпасть из этой сети, приумножить контакты, упрочить знакомства и просигналить, что у них все хорошо, все «на мази» и вот-вот их позовут в Канны, украсить собой красную дорожку. Ну или хотя бы в Анапу.

За дальним столиком Таня заметила Савраскина. Он сидел в углу, который хотелось назвать красным уголком, не хватало только иконы или постеров с его изображением. Ему не надо было ходить от столика к столику, достаточно было сидеть на месте, и поток тефлоновых людей сам искривлялся в его сторону, закручиваясь вокруг его персоны. В воздухе носилось несмолкающее «Вау!» и была разлита атмосфера радостного возбуждения, под прикрытием которой люди пытались небрежно продать себя. «Ну ты, старик, если что, можешь на меня рассчитывать… Сценарий шедевральный… Сам понимаешь, меня рвут с потрохами, но я пока берегу для тебя». Савраскин говорил положенное в таких случаях «Заметано!», а про себя думал: «Ага! Делать мне больше нечего – твой говенный сценарий пристраивать». Он любил это место, нигде концентрация его славы не была такой осязаемой.

Таня робко помахала Савраскину, но тот сделал вид, что не заметил ее. А жаль. Сидеть одной становилось невмоготу, настроение портилось с каждой минутой, а Ника все не шла.

Где же она? Ну не эта же дылда, что застыла у входа и близоруко озирается по сторонам? Хотя… Вот она уже идет сюда… Как там Лера о ней говорила? «Лукич пересел на «Ладу»…» Да это даже не «Лада», а убитая «Ока». Настроение, достигнув за эти дни дна отчаяния, упруго оттолкнулось от него и взмыло ввысь, потеснив звезды и игриво накручивая хвосты кометам.

Рассматривать Нику было сплошным удовольствием, граничащим с наслаждением. Ника была никакой. Точнее, еще какой! Высоченной, с сороковым размером ноги и с оттопыренными ушами, которые она даже не пыталась замаскировать прической. «Ушастый «Запорожец», – тут же нарекла ее Таня.