– Почему?

– Потому что у меня любимый цвет фиолетовый.

– Нет, почему расходитесь? Жили-были, и вдруг, как в море корабли…

– Да ты, я смотрю, разговорчивой стала, – у Ники была противная привычка перебивать, – потому что фарватеры у нас разные. Мы с ним люди разных поколений.

– Не может быть, чтобы разница в возрасте…

– Хоть разница, хоть сумма. Не говори глупостей, дело не в возрасте. Вот ты и Игорь – вы люди разного возраста, он постарше, ты моложе, но одного поколения. А мы с ним – люди разных поколений. Улавливаешь разницу? Поколения – это вообще не про возраст, это люди, которые дают разные ответы на «проклятые» вопросы. Достоевского читала?

– Да, но у него вроде бы, насколько я помню…

– Достоевский – скучный автор, философствующий пессимист и зануда. – Ника продолжала, как будто и не заметила Таниной попытки поучаствовать в разговоре. – Но несколько путных мыслей у него есть. Только не про это его вечное… Как там? «Тварь я дрожащая или право имею?» Терпеть не могу этой ерунды, как будто специально для школьных сочинений придумано. Конечно, тварь, кто бы сомневался, обычная тварь, раз на каторге оказался в компании проститутки и Библии. Но в чем Достоевский был прав, так это в том, что есть такие проклятые вопросы, на которые нет однозначных ответов. Вот поколения и отличаются тем, как отвечают на такие вопросы. Мы с Игорем даем разные ответы на основные вопросы. Совсем разные, и поэтому иногда хотим друг друга убить. Поняла? Ты – другое дело, просто молодая поросль его поколения. Немного глупая, сильно трусливая и очень зажатая. Скажешь, нет? Так что, как говорится, совет вам да любовь.

Щеки Тани горели, в горле застрял ком, а официант все не нес капучино. Наверное, ждал, когда Ника отлучится в туалет.

– Но Игорь Лукич не глупый и не трусливый…

– Кто тебе сказал?

– Сама вижу.

– Поздравляю, подруга, у тебя зрение с дефектом, как у него. Я же говорю, вы с ним разновозрастные дети одного поколения. Как яблоки с одной яблони, только урожаи разного года. Он уже почти сухофруктом стал, а ты еще совсем зеленая. – Она усмехнулась Тане прямо в глаза.

– Значит, сухофрукт?

– Конечно, он же свою жизнь давно законсервировал, засушил. Боится со своей лыжни сойти, боится от сыра оторваться, он даже влюбиться боится.

– Может, не в страхе дело, просто так сложилось, или время еще не пришло, – попыталась защитить его Таня.

– Ты меня утомила уже со своим Игорем. Пишешь книгу? И пиши. Я-то тут при чем? Хочешь, изобрази его Прометеем, который принес людям сыр, головешку сыра, – и она засмеялась во всю ширь монгольских скул. – Или еще лучше – Данко, который разрывает себе грудь и достает оттуда сыр. А? Каково? Мне-то что? Я только заранее оговариваю, что мое присутствие в твоей книге должно быть скромным по объему, но хвалебным по содержанию. Дескать, побывал на спектакле молодой актрисы Н. и влюбился, а потом побывал второй раз и понял, что она всегда будет любить сцену больше, чем его. На том и расстались. Или еще какую-нибудь фигню сочини. Ты же этому делу специально обучена. Только давай, подруга, по-честному: ты делаешь мне рекламу, а я до конца дней буду артистично вздыхать при упоминании его имени. Этюд будет называться «Она сохранила его в своем сердце навсегда». Идет?

– Неужели, Ника, любви вообще не было?

– Господи, какая ты нудная! Да тебе-то какое дело? Ты про книгу говоришь? Я сказала тебе свое условие. Все! Остальное тебя не касается и не трогает. Я же сказала: бери его себе, если пойдет. – Ника отвернулась от Тани и позвала: – Фанни, иди ко мне, иди, моя девочка.

Но Фанни не шла. Ника поцокала языком, но свинья ее игнорировала.

– Ладно, пойду я, моцион совершу, сокамерников по творческому цеху полобызаю малость. – Ника встала во весь свой гренадерский рост и пошла по столикам, обмениваясь паролем «Вау!» и прислоняясь щечками, как будто отрабатывала этюд «Встреча в Каннах». Нет, скорее в Анапе.

Пользуясь ее отлучкой, появился официант, а вместе с ним и капучино в компании обоймы пирожных. Быстренько составив все это на стол, официант убежал так поспешно, что чуть не сбил по дороге Фанни, радостно устремившуюся на встречу с прекрасным в виде кремовых розочек.

Таня скормила пирожные Фанни и, не дожидаясь Ники, ушла. На столе оставила деньги, приписав на салфетке: «Это за кофе и пирожные». Ей не хотелось участвовать в этюде по добыче бесплатного десерта, даже в роли массовки.

Игорь Лукич явно нервничал. Приближался день выборов. Он чувствовал, что сделал для победы все, что мог, и имел право на краткий отдых. От всей этой партийной возни было муторно на душе, хотелось прочистить душу, словно прокашляться, выйдя из задымленной комнаты. В этом состоянии он нуждался в Петровиче, чьи юмор и жизнелюбие были бесплатным бонусом к их дружбе.

Петрович долго не брал трубку. Наконец раздался его измученный голос:

– Игорек, привет! Рад, что позвонил. На ловца и зверь бежит. Заехать сможешь? Ты в компьютерах чего-нибудь понимаешь?

– Вообще-то у меня специально обученные люди на это есть.

– И у меня есть. Но тут мне нужно информацию интимного рода посмотреть, а я ничего тут понять не могу.

Игорь помолчал и тревожно переспросил:

– Это что-то в связи с выборами? Компромат?

На том конце наконец-то раздался взрыв смеха:

– Игорек, это у тебя партийная шизофрения развивается? На хрена мне твои выборы, когда у меня проблемы поважнее есть. Приезжай, вместе будем в хакеров играть.

И Игорь Лукич поехал, радуясь, что ему не пришлось набиваться в гости. Наоборот, он вроде как пришел на зов друга. Правда, его навык общения с компьютерами напоминал поведение дрессированной мартышки: жму сюда, потом сюда, потом целюсь стрелочкой в голубое окошко, после чего открывается привычная табличка с нужными цифрами про состояние сырного фронта. И так каждый день.

Петрович сидел в своем кабинете в непривычном для него удрученном состоянии.

– Привет, Игорек! Смотри, что творят, – начал он без предисловий, показывая на экран дорогого компьютера.

– Это что?

– Это цифровая эра. Точнее ее жопа, повернутая прямо к нам.

– А можно менее образно выражаться?

– Хорошо, докладываю по форме: это электронный дневник, в котором мне надо как-то зарегистрироваться. Жена велела. Им на родительском собрании такой наказ к началу учебного года дали.

– А бумажный дневник тебе претит как символ ретроградства?

– Ты, Игорек, темная и отсталая личность, о чем я тебе неустанно напоминаю. Объясняю, вся страна перешла, точнее, всю страну перевели на электронный дневник, – это когда родители, чтобы узнать оценки своих детей, должны попасть в интернет, а оттуда на специальный сайт.