Я читаю ему книги, пою песни из Диснеевских фильмов, и заново пересказываю ему нашу историю, смакуя каждую деталь, каждое Рождество, без утайки делясь с ним всеми своими впечатлениями и эмоциями от наших встреч.

– За окном уже сугробы-ы-ы и нас Балто ждет давно-о-о, – пропеваю ему я, едва сдерживаясь, чтобы не хлюпнуть носом. Показываю Лэндону его верного пса во дворе миссис Хагс, которая прислала фото прыгающего по снегу Балто. Вчера мы с ней пересеклись в коридоре больницы и, наконец, познакомились в реальности.

– Видишь, какая у тебя группа поддержки, Лэнд? – постоянно подбадриваю его я, болтая с ним до тех пор, пока язык и губы не пылают от мозолей и сухости.

Эти два дня – самые долгие в моей жизни.

В них поместилась целая вечность, наполненная страхом, ужасом, и надеждой…надеждой и верой на то, что чудеса случаются. И не потому, что на носу Новый Год, а просто так – потому что ты искренне и от всего сердца желаешь этого. Потому что, когда смотришь на близкого душе человека, из твоей груди выходит настолько мощный свет, что кажется, ты можешь освятить им все планету. Я часами могла представлять себя солнцем, передающему Лэндону весь свой свет.

Каждый раз взволнованно выдыхала, когда мне казалось, что его ресницы начинают дрожать. Но Лэндон настойчиво не открывал глаза. Чертов упрямец.

– Может быть, ты объяснишь мне, какого черта тут делаешь? – истеричный возглас, раздавшийся за моей спиной, заставляет сотрястись каждую клеточку тела. Подпрыгиваю на стуле, аккуратно отпуская ладонь Лэндона. Не нужно быть гением, чтобы догадаться, кому этот высокий голос может принадлежать – законной жене моего мужчины. И когда Лэндон проснется…он может выбрать ее, потому что не вспомнит и секунды нашего общего восьмилетнего забвения, запертого в считанные минуты.

Скорее всего, так и будет. Все четыре Рождества были только моим сном, плодом больного воображения. А значит и все проблемы в браке Лэндона и Сильвии – придуманы лишь моим сознанием.

Так или иначе, я потеряю его.

– Я? Я…, – не сразу нахожусь с ответом. Встаю на ноги и резко оборачиваюсь, обнимая плечи руками – будто эта поза способна защитить меня от огнестрельных пуль, стремительно вылетающих из хищных глаз красивой и эффектной женщины, что стоит передо мной. Сильвия. Все в ее образе идеально – от наманикюренных пальчиков до аккуратной укладки волос. И я…маленькая, хрупкая, девочка-подросток с растрепанными волосами на фоне модели с обложки ВОГ. Не уверена, что понравлюсь Лэндону в настоящей жизни, если Сильвия отожествляет его вкусы и предпочтения.

– Ты! Откуда ты вылезла и что тут забыла? – преодолев расстояние между нами, выплевывает мне в лицо Сильвия. Торопею от подобной грубости, не находясь с ответом сразу. – Очередная девочка-интерн, решившая сделать карьеру, через постель лучшего хирурга клиники? Так ты просчиталась и очень сильно опоздала. Это место занято. Усекла? Держись от моего мужа подальше. Ты поняла? Вон отсюда, – шыкнула на меня бестия, и вместо того, чтобы вступить с ней в словесную перепалку, я просто расправляю плечи и выдерживаю ее бешеный взгляд. С молчаливым достоинством.

– Мисс Скай, вы должны покинуть палату, или мне придётся сообщить руководству, – из-за спины Сильвии вдруг появляется Лиз. В ее глазах искрится сочувствие и понимание, но я не нуждаюсь в извинении и запоздалом раскаянии. Лиззи Спаркл сдала меня этой бешеной, иначе она бы не вернулась в больницу. Ей было плевать на Лэндона, когда я впервые пробралась в его спальню. Он был совсем один. Любящие жены не оставляют своих мужей в критическом состоянии.

Наплевав на то, что эти две гарпии не сводят с меня ожидающих и требовательных взглядов, я снова поворачиваюсь к Лэндону. Так, словно никого рядом нет. Наклоняюсь к его лицу и, касаясь губами мочки уха, прошу:

– Я люблю тебя, – абсолютно чистое признание раскрывает сердце, разливается теплом по всему телу.

– Больше всего на свете, – чувственно добавляю я. – Возвращайся домой, Лэндон. Я буду ждать тебя. Двадцать четыре на семь.

Лэндон Бейкер

29 декабря

– Ну, и напугал ты нас, приятель, – откуда-то издалека доносится голос, который мне не сразу удается идентифицировать.

Меня стремительно засасывает в воронку, вырывая из комфортного состояния невесомости и легкости. Радужный туман, ставший почти родным, рассеивается, трансформируясь в геометрические грубые рисунки, с каждый новым витком спирали, обретающие объем и форму, а спустя мгновение и цвета: яркие, бьющие по глазам даже сквозь закрытые веки. Я сжимаю их по инерции, не чувствуя в полной мере мышечных сокращений. Только колющую боль, медленно растекающуюся по конечностям. Черт, а это больно. Когда находишься по ту сторону, успокаивая пациента и убеждая, что его состояние вполне естественно – предоставления об истинных физических муках приходящего в состояние больного – весьма поверхностны. Теперь мне известно, какого это – возвращаться с того света.

– Давай, открывай глаза, Лэнд. Показатели говорят, что ты уже с нами, – снова трубит голос. Теперь совсем близко. Я пытаюсь пошевелить пальцами на правой руке, и только когда это получается, разжимаю веки. Если мозг помнит, какая рука правая, а тело распознает команды, мои дела очень даже неплохи.

– Черт, – хриплю я, щуря заслезившиеся веки. Придурок Ресслер решил меня ослепить своим именным фонариком, который я же ему и подарил на наш профессиональный праздник.

– Рефлексы в норме, Бейкер, – удовлетворённо произносит опознанный бас, в следующее мгновение стаскивая с меня кислородную маску. – Дышать можешь?

Я киваю, обессиленно закрывая глаза. Слабость неимоверная, любое движение дается с трудом и отдается в мышцах болезненной ломотой. Ощущение, что я проспал сутки и не прочь вздремнуть еще.

– Ты крутой, чувак. Через недельку по пиву в баре дернем за твоё выздоровление, а может и Новый Год отметить вместе получится, – бодро говорит Ресслер.

Я скептически приподнимаю уголок губ, на полную усмешку не хватает сил. Черт, я ведь и правда думал, что подобная чушь помогает моим пациентам быстрее прийти в себя. Мне хочется послать его к черту. Очень сильно. Матом. Но не уверен, что выговорю.

– У меня пара вопросов, Лэнд, и я свалю, – словно прочитав мои мысли, до тошноты жизнерадостно вещает Ресслер. – Не волнуйся, я не заставлю считать тебя мои пальцы и спрашивать, как тебя зовут и какой сейчас год. Не думаю, что четыре дня комы вычистили твой мозг. Да, и выглядишь ты вполне разумным, но слегка помятым.

Я резко открываю глаза, фокусируя взгляд на лице друга. Четкость сильно нарушена, но распознать знакомые черты и даже мимику я способен.

– Ладно, не слегка, – ухмыляется Ресслер. – Как с перепоя. Недельного. Знаю, что с тобой такого не бывает, но, когда сможешь посмотреть на свое отражение, будешь примерно представлять, чем чреваты запои.

Наверное, меня должно это улыбнуть, но я чувствую только раздражение. Снова прикрываю глаза, устав от избытка белого. Четыре дня комы. Мой мозг в порядке, дышу самостоятельно, двигательные функции сохранились, выгляжу, как дерьмо, но Джон планируется напоить меня пивом через неделю. Супер. Жизнь продолжается. Вот теперь можно и улыбнуться.