с дороги. — Произнесла Киана. — Вы действительно скоро сможете быть не нужны. Мы усовершенствуем копировальное оборудование до уровня, на котором двойники будут неотличимы от оригинала. Это значительно упростит нам исполнение плана. — Произнесла Киана.

— А зачем вам вообще нужны люди? Наделайте копий и пусть они вам строят корабль. И вообще, зачем копии с разными лицами, клепайте всех одинаковыми.

— Производительность копировального аппарата невысока. Нам потребуется больше времени на производство необходимого количества копий, чем на обучение людей. На заключительном этапе люди не понадобятся, и тогда мы их переработаем. — Пояснила псевдо Киана.

— Ясно. — Я печально вздохнул. — А мне представлялось, что к вашей планете отправится корабль с землянами, чтобы установить цивилизационный контакт.

— Нам интересны технологии, не вы.

— А нам всё интересно, даже ваши подлые намерения.

— У вас пять часов на восстановление. Сегодня вечером вы выступите перед военными, чтобы показать работу оружия, основанного на искривлении пространства. — Пояснила «Киана» и направилась к выходу. — Я принесу вам новую одежду.

— Спасибо. — Поблагодарил я робота излишне вежливым тоном.

«Киана» ушла. Я дождался, когда ее шаги затихнут, затем обратился к Амели.

— Есть вероятность, что нас подслушивают.

— Ничуть не сомневаюсь в этом. — Ответил вместо девушки Михаил. — Есть, что сказать?

Я вынул из кармана серебристую капсулу и положил в ладонь Амели, затем показал жестом, что ее надо проглотить. Она смотрела на меня изучающее, словно хотела понять, что ее ждет. Я умоляюще сложил руки перед собой и сомкнул веки.

— Все, что ни делается, делается к лучшему. — Это было сказано ради ее успокоения.

Амели отправилась на кухню. Набрала из крана воды, проглотила капсулу и запила.

— Умница. — Я пожал ей руку. Вынул из другого кармана осколок и положил на стол. — Сегодня здание, в котором я выступал, англичане поразили двумя ракетами. Там, наверное, погибла куча народу. Еще неделя такого прогрессорства и войну на Земле не остановить.

— У них, наверное, есть технологии, блокирующие использование людьми ядерного оружия. — Предположил Михаил.

— Может и есть, а может им плевать, что вокруг будет ядерная пустыня. На их план утилизация пары миллиардов человек никак не повлияет.

— Да. — Михаил вздохнул. — Живешь себе на родной планете, новости смотришь, а тут вдруг оказывается, что все совсем не так, как нам показывают. Затея с вилками удалась? — Он посмотрел мне в глаза.

— Раз мы еще живы, то удалась.

Амели ничего не поняла из нашего диалога.

— Гордей, есть будете? — Спросила она меня. — Готовила не я.

— Зря ты так о своих талантах. — Я посмеялся. — Как раз хотелось чего-нибудь по-настоящему французского.

— Увы, сегодня пирожки, приготовленные Кианой. — Амели мило улыбнулась. — Мне такие никогда не приготовить.

Мы перекусили. Супруга Троя приготовила начинку из всего, что смогла найти. Это было какое-то ассорти из незначительной части мясного фарша и большого количества лука, болгарского перца и моркови. Но главное в пирожках это было хорошо приготовленное тесто. На какое-то время домашняя еда отвлекла меня от мыслей о своем вынужденном статусе человека планетарного масштаба. Я как был домоседом, так им и остался. Мне не нравилось быть на публике, даже кратковременные моменты, когда я получал удовольствие, управляя ею, забывались и становились неинтересными.

— Мне из этого подземелья из ваших разговоров уже кажется, что на планете творится полный бардак. — Произнес Михаил, допивая чай.

— Пока он только начинается. Смена порядка всегда проходит через период анархии. Люди, конечно, в шоке от того, что начинается в мире. Еще неделю назад ничего подобного никто не ждал, а тут раз и начались ракетные атаки между союзниками. — Я откинулся на спинку стула. — И все это не прекращается только из-за музейной ценности одного исторического артефакта.

Я не сдержался, чтобы не упомянуть об этом. Михаил не спросил, поняв, что в этом месте прямые ответы не получишь, но задумался.

— Ты о чем, Гордей? — Амели спросила, потому что не умела размышлять как матерый следователь. — Это что-то типа проклятья гробницы Тутанхамона? Или ящика Пандоры?

— Да, определенное сходство есть. — Согласился я.

— Ты можешь сказать конкретнее?

— Нет. У меня с памятью проблемы. — Я вышел из-за стола. — Ладно, я в душ, а потом отдыхать.

— У, злюка. — Буркнула мне в спину Амели. — Половой шовинист и дискриминатор.

— Ты знаешь, что это не так. Можешь пойти со мной в душ, где я не подвергну тебя никакой дискриминации. Мы просто помоемся. — Я рассмеялся.

Амели сверкнула глазами.

— Я даже не знаю, какой случай назвать дискриминацией, игнорирование меня в душе или наоборот? — Она кокетливо посмотрела мне в глаза.

— С вами женщинами всегда так, любой поступок, что игнорирование, что внимание, может оказаться надругательством, в зависимости от вашего настроения.

— Я не пойду с тобой в душ, ты слишком скользкий, чтобы упражняться в феминистской философии.

— А ты слишком красивая, чтобы скрыть мои настоящие мысли. — Я хохотнул и скрылся за дверью ванной комнаты.

Амели добавила позитива настроению, погружающемуся в дремучую депрессию с каждым днем все сильнее. Мне подумалось, что задержись она в нашей компании на большой срок из нее вышла бы отличная напарница. По мере душевного очищения от искусственных целей, привитых нездоровым обществом, она становилась открытее, естественнее и приятнее для общения, проще говоря, становилась сама собой.

Я помылся под струями прохладной воды, чтобы приободриться и только в самом конце процедуры заметил, что в ванной комнате нет ни одного полотенца.

— Принесите полотенце! — Крикнул я громко, чтобы меня услышали.

Через полминуты дверь открылась нараспашку. Амели стояла с полотенцем в руке, но не спешила его протягивать. Я прикрылся занавеской.

— Ты его получишь, только после того, как я увижу твое отношение ко мне. — Произнесла она.

Ее глаза светились возбуждением. Оно передалось и мне.

— Я получу его при любом раскладе? — Поинтересовался я.

— Если твое отношение мне понравится, я дам его тебе в руки, если нет, ты поднимешь полотенце с пола. — Она строила из себя человека, от которого многое зависит.

— А почему Михаил