В воскресенье, незадолго до мессы, командиры смогли собраться вокруг кропильницы и обсудить наконец свои дела.

Они видели, как, держась за отцовскую руку, прошел Бакайе, полностью выздоровевший и еще более насмешливый, чем обычно, в вычищенной одежде. После вечерни они сочли разумным и предусмотрительным прийти домой до того, как их позовут.

Этот ход оказался правильным, их послушание настолько покорило родителей и учителя, что в понедельник им позволили играть и болтать точно так же, как это бывало до порки, чем они не преминули воспользоваться по окончании уроков, собравшись в четыре часа вдали от инквизиторских ушей и недобрых взглядов.

Но во вторник все испытали сильное волнение: вместе с братом в школу пришел Гранжибюс, и Гамбетт тоже к восьми часам спустился с Побережья. Он принес учителю сложенный вчетверо клочок засаленной бумаги. Тот развернул и прочел:

Записку написал Гамбетт, а Гранжибюс подписал за отсутствовавшего отца, чтобы почерки не совпадали; у него легко получилось.

Впрочем, солдат это совершенно не волновало; все знали, что Гамбетт часто остается дома.

Но вот то, что Гамбетт пришел вместе с Гранжибюсом, означало, что он обнаружил хижину вельранцев и забрал казну.

Глаза Лебрака полыхали как волчьи. Товарищи были заинтригованы не меньше. Ах, как же быстро забылась воскресная порка и как мало давили на эти двенадцатилетние души клятвы и обещания, силой вырванные из их сердец!

– Получилось? – спросил Лебрак.

– Да, получилось, – ответил Гамбетт.

Лебрак побледнел и едва не лишился чувств. Он сглотнул…

Тентен, Крикун и Було слышали вопрос и ответ; они тоже были бледны.

Лебрак решил:

– Сегодня вечером надо собраться!

– Да, в четыре в карьере Пепьо. Если нас застукают – тем хуже!

– Разберемся, – предложил Крикун, – сделаем вид, будто играем в прятки. Каждый побежит туда своим путем, никому ничего не сказав.

– Договорились!

* * *

Наступил серый и пасмурный вечер. Весь день дул северный ветер, сметая пыль на улицах. Теперь он стих. Над полями нависло холодное молчание. Тяжелые плотные бесформенные облака теснились на горизонте. Скоро, похоже, пойдет снег. Но ни один из прибежавших в карьер командиров не ощущал холода. В их сердцах полыхал костер, в голове сверкало сияние.

– Где она? – спросил Лебрак у Гамбетта.

– Там, в новом тайнике, – отвечал тот. – И знаешь, у нее появились малыши!

– Как это?

И когда, как всегда последним, появился Було, все они сумасшедшим галопом бросились к своему временному пристанищу. Там Гамбетт извлек из-под груды досок и гвоздей огромный мешок, разбухший, лопающийся от пуговиц, отяжелевший от разнообразного военного имущества вельранцев.

– Как же ты ее нашел? Ты разрушил их хижину?

– Их хижину! – повторил Гамбетт. – Хижину… Тьфу! Не хижину, они слишком глупы, чтобы построить как у нас. Это даже не укрытие, а вообще черт знает что, прислоненное к скале, так что и разглядеть невозможно! Туда с трудом можно залезть на карачках!

– Ну и ну!

– Да, их мечи, палки и копья были свалены там. И сначала мы их сломали одно за другим, так что даже коленки заболели.

– А мешок?

– Но я же говорил вам, как мы нашли эту их лачугу? Ну, старики, и трудно же это было!

– Целую неделю мы ничего не находили, – встрял Гранжибюс. – Нам это уже стало надоедать…

– А теперь догадайтесь, как мы ее обнаружили!

– Ни малейшего понятия, не знаю, – торопил их Крикун.

– И мы, – нетерпеливо прокричали остальные.

– Нет, вы никогда не догадаетесь! Как же нам повезло, что мы посмотрели наверх!

– ?..

– Да, старики, мы уже четыре или пять раз прошли там и вдруг на одном дубе, чуть подальше, увидели дупло белки. А Гранжибюс и говорит: «А вдруг она там? Может, поднимешься, глянешь? А вдруг?» Тогда я взял в зубы палочку, чтобы пошуровать там, потому что, если там белка, она могла бы тяпнуть меня за палец, когда я суну туда руку. Я поднимаюсь, сую туда руку, щупаю… И что же я нахожу?

– Мешок?

– Да нет, вовсе нет! Сперва я роюсь на дне дупла, а потом там, внизу, с подветренной стороны, вижу халабуду этих драных вельранцев. Ну, тут я сразу скатываюсь вниз. Гранжибюс подумал, что меня укусила белка и что я напугался и свалился. Но когда он увидел, куда я побежал, он сразу заподозрил, что есть что-то новенькое. Ну и тогда уж мы разорили их халупу. Пуговицы были в самой глубине, под большим камнем. Там почти ничего не было видно, так что я нашел их на ощупь. До чего же мы обрадовались! Только знаете, это еще не всё. Прежде чем уйти, я в их хибаре снял штаны… а потом снова заложил вход камнем. Все обломки мечей и копий мы свалили в кучу, как было, и, когда они придут и сунут руку под камень, они понюхают, чем теперь пахнет их казна! Ну как, хорошо сработано?

Гамбетту пожимали руку, хлопали его по животу, тыкали кулаком в спину, чтобы поздравить как подобает.

– Да ладно! – прервал он поток похвал, которые ему расточали. – А вы-то как? Вы получили взбучку?

– Ой, старик, что с нами было! И кюре сказал, что в этом году мне снова не видать причастия. Это из-за штанов на святом Иосифе, но мне плевать!

– Только вот родители вроде наших – это не смешно! Вообще-то они гады. Как будто в детстве не были такими. И подумать только, они еще воображают, что теперь, когда нас отдубасили, всё прошло и мы и не подумаем начать всё сначала.

– Нет, правда, они иногда принимают нас за кретинов! А, ладно, пусть болтают, – сказал Лебрак, – как только они подзабудут, мы снова примемся за старое! Да, – добавил он, – я прекрасно знаю, что кое-кто напугался и больше не придет. Но вы-то все точно придете. И еще много других. А когда я останусь один, я всё равно вернусь и скажу этим вельранцам, что мне до них по фигу и что они просто ничтожества и безрогие коровы, ага! Так и скажу!

– Мы тоже там будем, мы точно придем, и плевать на предков! Можно подумать, мы не знаем, что они делали, когда были молодыми! После ужина они отправляют нас на боковую, а сами с соседями начинают болтать, играть в ломбер, грызть орехи, есть сыр, попивать винцо, потягивать водочку и рассказывать друг другу всякие старые байки. Мы закрываем глаза, и они думают, что мы спим. И рассказывают, а мы слушаем, а они не знают, что нам всё известно.

– Вот я слышал, прошлой зимой мой отец рассказывал, как ходил на свиданки к моей мамке. Он проходил через конюшню, представляете, и ждал, чтобы ее предки улеглись, а потом шел к ней в постель. Но как-то вечером мой дед чуть было не поймал его, когда пришел проведать скотину. Так вот, мой старик спрятался под яслями, прямо перед бычьими ноздрями, лицом к лицу. Вот уж ему было не до веселья! А дед просто-напросто притащился со своим фонарем и случайно повернулся в его сторону, как будто специально смотрел на него. И мой отец даже подумал, вдруг дед сейчас на него набросится. Но нет, дедуля об этом и не помышлял: расстегнул штаны и преспокойненько стал мочиться. Так вот, как только дедушка ушел, отец сумел наконец выпрямиться и вздохнуть. А через пятнадцать минут уже резвился с моей мамкой в постели в спальне над конюшней. Вот чем они занимались! А мы разве когда-нибудь отчебучивали такое? Эй, я вас спрашиваю! Мы разве что иногда прижмем и чмокнем свою подружку, когда дарим ей пряник или апельсинку. А ради грязного предателя и вора, которого мы только слегка отхлестали, они устраивают кривлянья и истории, будто бык сдох.