Если бы лихорадка Эбола, как ранее атипичная пневмония, разразилась в странах с полноценной системой общественного здравоохранения, ее быстро смогли бы обуздать. При всей его поражающей силе, вирусом Эбола не так легко заразиться, если принять надлежащие меры предосторожности. Больной корью заражает в среднем 18 человек, больной лихорадкой Эбола заражает в среднем менее двух человек, отчасти потому, что болезнь быстро убивает своих носителей, а также потому, что она не распространяется воздушным путем. Для заражения необходим контакт с телом или жидкостями, в том числе передаваемыми через общие поверхности, или при обработке зараженного трупа. Это означает, что пока у общества есть возможность обнаружить и изолировать больных, отследить и поместить в карантин тех, с кем они недавно контактировали, и надлежащим образом подготовить дежурный медицинский персонал, любую вспышку можно оперативно пресечь. (Эффективная борьба с вирусом Эбола в Нигерии показывает, что при наличии воли и ресурсов распространение болезни можно сдержать даже в относительно бедной стране.)

Однако вирус нанес удар там, где системы общественного здравоохранения практически отсутствовали. Три наиболее пострадавших страны – Сьерра-Леоне, Гвинея и Либерия – числятся среди беднейших стран мира, и все они в недавнем времени пережили военные перевороты или гражданские войны. Государственные учреждения Сьерра-Леоне только начали восстанавливаться после затяжной гражданской войны (1991–2002); раны, нанесенные войной в Либерии (1989–2003), были еще глубже, в стране продолжали работать иностранные миротворцы. В Испании, где был зарегистрирован всего один случай лихорадки Эбола (медсестра заразилась от двух пациентов, эвакуированных из Западной Африки), государство выделяет на нужды здравоохранения почти 3000 долларов на душу населения. Сьерра-Леоне тратит 96 долларов, Гвинея – 32 доллара [24]. В Соединенных Штатах, где было также зарегистрировано несколько случаев заболевания среди возвращающихся из Африки добровольцев, на 100 тысяч человек приходится 245 врачей [25]. В Либерии к началу кризиса насчитывалось всего 50 врачей на всю страну с населением 4,3 миллиона человек, причем некоторые врачи умерли на ранних стадиях эпидемии [26]. Низкий уровень образования в отдаленных районах, где возник вирус, еще больше усложнил задачу, стоявшую перед службами общественного здравоохранения. В конечном счете отношение к медикам изменилось, но поначалу население относилось к официальным лицам подозрительно – люди нападали толпой и как минимум в одном случае даже убивали медицинских работников, которые пытались изолировать жертв [27]. Вместе с тем население продолжало придерживаться традиционных врачебных и ритуальных практик – больных и умирающих приносили в церковь, чтобы священники или знахари исцелили их наложением рук. Первым зарегистрированным случаем лихорадки Эбола в Сьерра-Леоне стала местная знахарка, а затем жители деревни, которые обмывали ее тело.

Начиная с первой вспышки, в ходе своего стремительного распространения, а затем обуздания вируса эпидемия лихорадки Эбола в Западной Африке проявила себя как радикально новый вид угрозы общественному здравоохранению. Как вирус Эбола перенесся за 3000 километров от того места, где появился перед этим, пока неизвестно. Возможно, это связано с недавней активизацией торговли между африканскими государствами – с 1995 по 2012 г. ее прирост составлял >10 % в год [28]. Возможно, это связано с массовым исходом беженцев из Демократической Республики Конго (хотя большинство беженцев осели в соседних странах). Возможно, дело в перемене климата, которая изгнала из привычных мест обитания плотоядных летучих мышей – наиболее вероятных носителей вируса в дикой природе. Перенаселенность подталкивает жителей деревень к более тесному контакту друг с другом и с животными, которые обитают в лесах и обеспечивают их мясом.

Как распространялась эпидемия, теперь известно: в первый раз за всю историю вирус Эбола вырвался из деревень и достиг городов, и это произошло в значительной степени благодаря растущим связям между деревней и городом. По этой же причине развитые страны с некоторым опозданием вмешались в ситуацию и направили финансы, медиков и солдат, чтобы остановить продвижение вируса – к 2015 г. на эти цели было потрачено в совокупности 2,9 миллиарда долларов [29]. Солдаты из США и Великобритании строили импровизированные больницы. Мобильные технологии помогали отслеживать недавние передвижения жертв вируса и находить тех, с кем они контактировали. Технологии быстрого секвенирования ДНК были задействованы для получения вирусного генома у сотен пациентов и создания полной картины происхождения и разнообразия штаммов, спровоцировавших вспышку. (Пять ученых, принимавших участие в первых попытках секвенирования в Сьерра-Леоне, скончались [30].) Крупные фармацевтические корпорации и правительственные лаборатории начали ускоренные клинические испытания вакцин на людях.

Эпидемия в отдаленной сельской местности – это трагедия. Смертельный вирус, свободно гуляющий в крупных городах, связанных со всем миром через аэропорты и морские порты, – это глобальная угроза безопасности человечества. «Никогда прежде в истории человечества биопатоген четвертого уровня биологической безопасности не поражал такое количество людей, так быстро, на таком огромном расстоянии и не свирепствовал так долго», – говорится в заявлении ВОЗ от сентября 2014 г. [31]. Если бы вирус распространился в других регионах со слабой системой здравоохранения, а именно в развивающихся регионах Азии (с которыми Западная Африка активно торговала), нас ожидала бы всемирная катастрофа.

Заражение?

Глядя вперед, мы видим на горизонте тревожные очертания еще одной пандемии – вируса H5N1 (птичьего гриппа).

Как и атипичная пневмония, птичий грипп возник в Юго-Восточной Азии, в Гонконге или его окрестностях. Это произошло в 1997 г., когда новый вирус преодолел видовой барьер и перешел от домашней птицы к человеку. Птичий грипп показывает, что не только люди, но и всемирная популяция животных в настоящее время представляет собой один общий патогенный резервуар. Отчасти в этом виноваты мы сами. Хотя зараженные птицы способны мигрировать на большие расстояния, временной промежуток, в который они одновременно мигрируют и представляют угрозу заражения для других птиц, крайне мал; без нашей помощи вирус птичьего гриппа остался бы локальной эпизоотией среди птиц Юго-Восточной Азии [32]. Однако благодаря животноводческой торговле H5N1 в настоящее время является эндемичным для популяций птиц во всем мире. Он убил десятки миллионов птиц и заставил отбраковывать еще сотни миллионов.

Ученые и службы общественного здравоохранения крайне внимательно наблюдают за вирусом H5N1. С 2003 г. зарегистрировано около 600 случаев заболевания людей в 15 странах (как правило, вызванных тесным и длительным контактом с инфицированными птицами) [33]. Исследования показывают, что патогенность вируса птичьего гриппа постепенно увеличивается: он может выживать дольше и инфицировать больше разных видов животных, включая свиней, кошек и собак [34]. Более 60 % зараженных людей погибли – это ставит птичий грипп в один ряд с вирусом Эбола и другими смертоносными патогенами. Но, в отличие от лихорадки Эбола, он легко распространяется (среди птиц), как обычный грипп. Хотя механизм гарантированной передачи вируса от человека к человеку еще не развился, лабораторные исследователи уже выяснили, какие мутации дадут ему такую возможность. Лишь по счастливой случайности природа пока еще не продублировала этот результат.