Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще острее эта проблема стоит в бедных странах. Чтобы удовлетворить быстро растущие потребности, к 2020 г. развивающиеся страны должны будут удвоить те совокупные 800–900 миллиардов долларов, которые они в настоящее время ежегодно тратят на инфраструктуру [60]. Например, Индия страдает от регулярной и все более острой нехватки электроэнергии. В городских центрах электричество отключается в среднем на 17 часов в день в сезон муссонных дождей и на три часа в день все остальное время, – при этом около 40 % сельского населения вообще не имеют доступа к электричеству. В июле 2012 г. произошло крупнейшее отключение электричества в истории Индии – более 600 миллионов человек (9 % населения планеты) оставались без света более двух дней.
Такие кризисы, несомненно, приносят много вреда, но в них нет ничего непонятного. Ответных мер не всегда бывает достаточно, но, по крайней мере, мы знаем, что делать: только в 2014 г. было учреждено полдюжины новых многозадачных фондов и служб для поддержания объектов инфраструктуры. Однако сегодня инфраструктуре дополнительно угрожают сложноорганизованность и концентрация, которые подрывают другие социальные системы, и здесь как раз много непонятного. Как все угрозы, затрагивающие основные социальные системы, они чреваты серьезными последствиями. Но, в отличие от традиционных опасностей, связанных с инфраструктурой, мы не имеем четкого представления о том, как на них реагировать, – финансовая обеспеченность и техническая продвинутость здесь не дают защиты. Богатые и бедные в этом вопросе одинаково уязвимы.
Венеция тонет
Этот урок Венеция выучила в эпоху предыдущего Ренессанса. Начиная с XI в. Венеция была самой богатой и самой успешной державой Западной Европы; к 1500 г. ее граждане были самыми богатыми в мире и имели самый большой в мире доход на душу населения [61]. Остальные страны на континенте развивали базовые отрасли промышленности – лесозаготовки, разведение крупного рогатого скота и выращивание зерна, добычу полезных ископаемых, – но венецианская экономика отличалась поразительной продвинутостью: в ней преобладали торговля и сопутствующие услуги. Это был, по сути, «офшорный таможенный склад» (в чем-то похожий на современный Сингапур) – его основными ресурсами было географическое положение и большое количество искусных продавцов, знавших толк в спросе и предложении, во вкусах покупателей и сроках доставки, а также понимавших, как много значит благоприятная налоговая, правовая и валютная среда [62]. Благодаря сильному торговому флоту Венеция была главной морской державой мира, установила безоговорочную монополию на средиземноморскую торговлю и стала первым европейским государством, вступившим в серьезный и длительный контакт с исламским миром.
Хотя в Венеции существовало собственное производство стеклянной посуды, шелка, бумаги и других изысканных товаров, основным источником ее богатства была торговля пряностями, которые она импортировала в Европу через сотни посредников в населенных пунктах, расположенных вдоль Великого шелкового пути, и через Индийский океан. Сегодня перец является будничной приправой, которую мы по вкусу добавляем в пищу. Но в эпоху, когда не существовало холодильников, перец, шафран и другие специи определяли разницу между пригодным и не вполне пригодным для еды мясом. Континент развивался, и спрос на пряности рос, пропорционально росла прибыль венецианских торговцев и значение средиземноморской транспортной инфраструктуры в экономике этого города-государства. Два крупных внешних потрясения доказали, что именно эта инфраструктура является самой большой слабостью Венецианской республики.
Богатство Венеции зависело от самой длинной в мире цепи поставок
Greg Prickman (2008). “The Atlas of Early Printing: Trade Routes.” Библиотека Университета Айовы. По материалам atlas.lib.uiowa.edu плюс аналитика авторов
Первым потрясением стал приход в Средиземноморье Османской империи. В 1453 г. турки захватили Константинополь, в течение многих столетий служивший неприступным оплотом, защищавшим Европу от исламской экспансии. За осадой Константинополя последовала серия военно-морских сражений в Средиземном море, кульминацией которых в 1499 г. стала битва при Зонкьо. Это был самый большой морской бой в истории того времени, в нем участвовало более 350 судов и 55 тысяч человек, и поражение Венеции в этом сражении ознаменовало окончательный переход восточной части Средиземного моря в руки турок.
С точки зрения османов, эти события продемонстрировали положительное влияние новых связей и экономического развития на ресурсы и благосостояние их собственной империи. Чтобы атаковать стены Константинополя, османы соединили китайский порох с венгерскими пушками. Они овладели европейскими военно-морскими технологиями, чтобы построить галеры – большие, быстрые и впервые оснащенные пушками, – и вырвали контроль над Средиземноморьем у самого опытного военно-морского флота в мире. Они адаптировали, а не разрушили венецианские торговые каналы и представительства, чтобы финансировать строительство собственной империи. После каждой войны они приступали к переговорам, которые вновь открывали торговлю и обмен между Востоком и Западом (разумеется, уже по новым ценам).
Итак, с турками можно было вести переговоры, – но география была неумолима. Второе потрясение, постигшее Венецию, в долгосрочной перспективе оказалось более разрушительным. В 1499 г. в городе распространился тревожный слух: на индийских рынках пряностей были замечены три португальских корабля. Васко да Гама отыскал свой морской путь в Индию. «Услышав эту весть, весь город… потрясенно замер, и мудрейшие сочли, что это худшая из когда-либо слышанных новостей», – писал венецианский сенатор и банкир Джироламо Приули [63]. Венецианские купцы мгновенно поняли, что это значит: Португалия будет покупать пряности оптом и доставлять на кораблях прямым путем, минуя непомерно высокие пошлины и сотни мелких посредников, пригревшихся вдоль сухопутного маршрута, за семь веков проложенного Венецией. Одним мастерским ударом конкурент сделал бесполезной всю венецианскую инфраструктуру средиземноморской торговли пряностями.
Последствия не заставили себя ждать. В следующем году цены в Венеции резко упали – Атлантическое побережье сулило гораздо более выгодные условия торговли. Многие немецкие покупатели пряностей перенесли свой бизнес в Лиссабон. В конечном итоге сворачивание сухопутной торговли пряностями оказалось все же не таким драматичным, как казалось поначалу, поскольку у морского пути были свои недостатки: бури, пираты и враждебное население прибрежных районов Восточной и Западной Африки. Тем не менее оно было неизбежным. Города сухопутных торговых путей, процветавшие с древних времен центры торговли и культуры – Багдад, Бейрут, Каир, Дамаск, поселения Черного и Красного морей – сдали позиции и постепенно пришли в упадок. Сама Венеция не столько пришла в упадок, сколько начала заметно отставать. Ее правители и купцы долго и мужественно боролись, по очереди пробуя обратиться то к судостроению, то к производству тканей или сельскому хозяйству, но их город-государство был слишком невыгодно расположен, чтобы конкурировать с зарождающимися морскими империями.