11 июня Москва впервые опубликовала сообщение об аресте Тухачевского и семи других высших военачальников по обвинению их в том, что они были нацистскими шпионами и сообщниками уже мертвого Гамарника по заговору. А 12 июня стало известно о расстреле восьми генералов якобы по приговору закрытого военного трибунала, состоявшего из тоже восьми командиров из высшего командного состава.

По крайней мере один из этих восьми, генерал Алкснис, по моим сведениям, уже был заключенным в тюрьме ОГПУ как раз в то время, когда он будто бы заседал в суде над своим бывшим начальником.

Из восьми судей шесть уже уничтожены. Это маршал Блюхер, генералы Алкснис, Белов, Дыбенко, Каширин и Горбачев. Быстро ликвидировали и почти восемьдесят членов Военного совета. Чистка в армии не прекращалась до тех пор, пока ОГПУ практически начисто не истребило весь генералитет и высшее командование, принеся в жертву около 35 000 военных.

На самом деле ни один человек из группы Тухачевского не предстал перед военным трибуналом. Не существовало и хоть чего-то похожего на обвинение, выдвигаемого против этих жертв. Восемь генералов даже не были вместе казнены. Их расстреливали поодиночке, причем в разные дни. Фальшивое сообщение о якобы состоявшемся трибунале было сфабриковано Сталиным, чтобы рядовые в армии проглотили эту сказочку ОГПУ о «внезапном» раскрытии заговора в Красной армии.

Открытие, касающееся того, что реальный заговор существовал, было для меня столь же неожиданным, сколь доказательство существования «такого заговора», какого «не знала история». Но эти вопросы разрешились, как только я вернулся в Париж.

В начале июля в Париж прибыл помощник начальника иностранного отдела ОГПУ Шпигельгласс. Наша заранее назначенная встреча состоялась в кафе «Клозери де Лила», что на бульваре Монпарнас, и он рассказал мне, что прибыл сюда «с исключительно важным заданием». Беседа продолжалась несколько часов. Вскоре разговор свернул на дело Тухачевского.

Газета «Правда» – рупор Сталина – опубликовала статью под названием «Кризис иностранной разведывательной службы» вскоре после казни, и это позволило мне сделать еще одно открытие.

– Что за глупая статья и кого они хотят одурачить? – спросил я. – Москва сообщает миру, что разведслужба Германии имела в своих рядах как минимум девять маршалов и генералов Красной армии. Видимо, цель статьи состоит в том, чтобы доказать наличие кризиса в германской разведке. Что за чепуха! Автору нужно было подойти к такому важному делу с большей серьезностью. За границей над нами будут смеяться.

– Эту статью писали не для вас и не для осведомленных людей, – ответил мне Шпигельгласс. – Она для публики, для массового потребления.

– Для нас, советских людей, это просто ужасно – объявить всему миру о том, что разведывательная служба Германии сумела завербовать почти все высшее командование Красной армии. Вы, Шпигельгласс, должны знать, что если наша военная разведка завербует хотя бы одного-единственного полковника в какой-нибудь иностранной армии, это станет событием невероятного значения. Это тут же доведут до сведения самого Сталина, и тот посчитает это своим величайшим триумфом. Если Гитлер добился таких успехов в вербовке наших девяти генералов из высшего командования, то сколько сотен младших командиров еще действуют в качестве его шпионов в Красной армии?

– Ерунда, – горячо отозвался Шпигельгласс. – Мы уже всех схватили. Вырвали их с корнем.

Я пересказал ему содержание одной секретной депеши, полученной от моего главного агента в Германии. На официальном приеме, устроенном нацистскими чиновниками, где присутствовал и мой информатор, всплыл вопрос о Тухачевском. Капитана Фрица Видемана, личного помощника Гитлера по политическим вопросам, назначенного впоследствии на пост генерального консула в Сан-Франциско, спросили, есть ли какая-то доля правды в сталинских обвинениях в шпионаже, выдвинутых против генералов Красной армии. Мой агент передал хвастливый ответ Видемана:

– У нас в Красной армии не девять шпионов, а намного больше. ОГПУ еще долго придется идти по следу, чтобы обезвредить всех наших людей в России.

Я слишком хорошо знал цену таких разговоров. Как и любой офицер разведки любой страны. Это было заявление для широких кругов, специально предназначенное для подрыва морального духа врага. На языке военной разведки это называется «дезинформацией».

Во время мировой войны немецкий Генеральный штаб даже имел специальное бюро под названием Бюро дезинформации. Здесь опытные эксперты разрабатывали поддельные и якобы секретные военные планы и приказы, которые затем выдавали за подлинные документы и подбрасывали в руки врага. Иногда даже такие секретные планы оказывались в руках военнопленных, и они были так умно состряпаны этим самым Бюро дезинформации, что тот, кто захватил пленного, был уверен, что получил нечто очень ценное.

Шпигельгласс, ветеран ЧК и ее преемника ОГПУ, был отлично знаком с этой практикой. Он отмел подозрения о том, что в Красной армии есть и другие нацистские агенты.

– Я говорю вам, – сказал он, – ничего за этим нет. Мы все выяснили еще до начала расследования против Тухачевского и Гамарника. Есть у нас и информация из Германии – из внутренних источников. Не из салонных бесед, а прямо из самого гестапо.

Он вытащил из кармана бумагу и показал ее мне. Это было сообщение одного из наших агентов, которое должно было убедительно подтвердить его слова.

– Неужели вы считаете такую ерунду доказательством? – сказал я.

– Ну, это-то пустяк, – упорствовал Шпигельгласс. – На самом деле мы долгое время получали из Германии материалы на Тухачевского, Гамарника и всю эту шайку.

– Долгое время? – повторил я, припомнив «неожиданное» раскрытие заговора в Красной армии против Сталина.

– Да, в течение последних семи лет, – продолжал он. – Да у нас их масса, и не только на военных, но и на многих других, даже на Крестинского. (Крестинский десять лет был советским послом в Германии, а затем заместителем наркома иностранных дел.)

Для меня не было новостью, что ОГПУ следит за каждым шагом советских руководителей, независимо от ранга, особенно когда они находятся за рубежом. Каждый советский посол, министр или торговый представитель являются объектом такого наблюдения. Когда такой офицер, как Тухачевский, выезжал из России в составе правительственной делегации на похороны Георга V; когда такой офицер, как маршал Егоров, направлялся с визитом дорой воли в страны Балтики; когда такой офицер, как генерал Путна, получал назначение на пост военного атташе в Лондоне, все их приезды и отъезды, все их беседы становились предметом донесений агентов ОГПУ.

Обычно правительство доверяет своим служащим, особенно тем, которые занимают ответственные посты, и не придает значения донесениям, очерняющим их как шпионов. Мне, например, представился случай, когда я был прикреплен к Генеральному штабу в Москве, прочитать донесения о моей собственной деятельности в Германии. Они основывались на фактах, которые, однако, были подтасованы так хитро и изобретательно, что вполне бы могли скомпрометировать меня, если бы им поверили. Даже в советском правительстве в прошлые годы было принято знакомить с такими материалами тех, кого они касались.