начали уезжать в Москву в конце июля. Сама Екатерина выехала первого сентября вслед за Григорием Орловым; ее свита состояла из двадцати трех человек и шестидесяти трех экипажей и телег; их тащили триста девяносто пять лошадей. Ее сын Павел уехал на несколько дней раньше в сопровождении своего воспитателя Никиты Панина и двадцати семи экипажей, влекомых двумястами пятьюдесятью семью лошадьми. Хотя кавалькада Екатерины двигалась медленно, она догнала группу сопровождения Павла — та остановилась на почтовой станции, поскольку ребенка стало лихорадить. Ко времени прибытия матери ему, однако, уже стало лучше, поэтому она настояла на продолжении поездки. Десятого сентября Екатерина написала Панину из Петровского — имения графа Кирилла Разумовского недалеко от Москвы, — высказав свое мнение относительно причины приступа лихорадки у Павла (перевозбуждение).

Здоровье почти восьмилетнего великого князя долго оставалось причиной беспокойства, и в течение следующего месяца придворный доктор Круз, которого императрица назначила личным врачом Павла, составил список его болезней по датам и мер, принятых для борьбы с ними. Его записи рисуют нам образ маленького хроника с пищеварительными проблемами, включая диарею и рвоту. Основной причиной его нездоровья, по мнению доктора Круза, была «кислотность, которая доминирует в его желудке и кишечном тракте»{306}. Проблема, по заверению доктора, обострилась за счет лекарств («масел, сиропов и растворов»{307}) использовавшихся во младенчестве Павла. Они «вызвали замедленность соков тела и в результате слабость в частях плоти»{308}. Доктор Круз порекомендовал мистеру Панину (чей присмотр за великим князем распространялся на большинство мельчайших частностей) со всей его «чрезвычайной мудростью и предусмотрительностью» следить, чтобы Павел следовал «очень строгой диете и вел здоровый образ жизни»{309}. Он советовал Павлу соблюдать диету, состоящую из мяса и щелочных продуктов — для «исправления соков»; принимать соли, «клейкие средства» и сельтерскую воду, чтобы «открыть гланды»; пить определенные таблетки. Далее доктор перечислил ингредиенты двух порошков, необходимых великому князю, одним из которых было слабительное, и прописал зарядку для укрепления «частей плоти»{310}. Нижнюю часть живота нужно было ежедневно массировать. Другие рекомендованные средства включали минеральную воду с козьим или ослиным молоком и хинную кору. Его гнойные гланды нужно было перевязывать каждый день «согласно правилам хирургии, чтобы сформировать хороший рубец, который не перекосил бы лицо»{311}.

Несмотря на недомогания Павла, они с Паниным успели вовремя встретиться с Екатериной и присоединиться к ней во время триумфального въезда в Москву 13 сентября. Этот факт добавил событию великолепия. Несомненно (по крайней мере, по мнению многих), что присутствие сына — потомка Петра Великого — придавало Екатерине некоторую законность. Однако были и другие, которые полагали, что ее переворот является узурпацией. Сама она никогда, ни на миг, не считала себя просто регентом, правящим от имени сына. Вполне возможно, что Екатерина позволила Никите Панину в качестве платы за его поддержку питать такую веру — прекрасно зная, что его задавит большинство ее сторонников, желающих, чтобы она была полноправной императрицей.

Еще строя планы в положении великой княгини, составляя воззвания за много недель до переворота, Екатерина никогда не упоминала, что займет трон только от лица сына. Но во время ее царствования ходили слухи, что первичный план предполагал ее регентство и что в суматохе, под давлением событий она была объявлена императрицей почти случайно. Екатерина никогда не определяла четко роли, которую будет исполнять ее сын в течение ее жизни — ни будучи ребенком, ни став взрослым. Отличное от этого утверждение не принимается в расчет. Но она извлекала выгоду из его популярности у народа и знала важность его наличия для своего имиджа. Она знала также, что если с ним случится какое-нибудь несчастье, это будет гибельно для нее. Его положение наследника трона служило гарантией стабильности ее собственному царствованию, поэтому она хотела иметь его рядом на публике, и за ним хорошо ухаживали. Но существует мало указаний на то, что она действительно любила его: она редко проводила с ним время. Впрочем, в аристократической семье XVIII века не было ничего необычного в подобном расстоянии между матерью и ребенком.

Что касается болезненного мальчика, то недели после того, как его рано утром подняли из постели, чтобы он вместе с матерью приветствовал с балкона Зимнего дворца толпы народа, оставили у него, должно быть, неприятный осадок, несмотря на все усилия Панина уверить мальчика, что он ведет достойную жизнь. Он едва знал отца, но прекрасно понимал, что тот был императором, что теперь он умер, что всю полноту власти получила его мать. Можно только догадываться, насколько его болезнь имела психосоматический характер, но трудно обойти заключение, что по крайней мере некоторые симптомы могли быть вызваны стрессом и тем, что он чувствовал себя несчастным.

Коронация Екатерины имела место в воскресенье 22 сентября 1762 года — через два дня после того, как Павлу исполнилось восемь лет. Ребенок не мог присутствовать на церемонии, так как снова был болен — на этот раз у него поднялась температура и опухли ноги. В пять часов утра раздался залп из двадцати одной пушки, а в восемь солдаты заняли свои места внутри Кремля и все колокола Москвы начали звонить. В десять Екатерина показалась из личных апартаментов под торжественные звуки труб и барабанов. В аудиенц-зале ее приветствовали старшие придворные и церковные чины высоких рангов. Затем в сопровождении своего исповедника, который кропил дорогу перед ней святой водой, она спустилась с Красного крыльца и проследовала в Успенский собор, где в 1744 году у нее состоялась помолвка с Петром.

На Екатерине было великолепное платье из серебряного шелка, расшитое орлами и отделанное горностаем. Ее длинный шлейф несли шесть камергеров. Императорская пурпурная бархатная мантия, сшитая в Париже для коронации Екатерины I в 1724 году, была украшена сотнями двуглавых золотых орлов. Сверкающая корона, которую она надела на голову, была изготовлена специально для этого случая. В основу ее лег древний византийский образец из двух полусфер, соединенных гирляндой дубовых листьев с желудями и содержащих четыре тысячи девятьсот тридцать шесть бриллиантов, вправленных в серебро, и огромный темный рубин наверху. По форме она не отличалась от митры православного епископа: рубин занимал место креста, — и эта похожесть не была случайной для Екатерины, которая как императрица являлась также главой Русской православной церкви. Когда она встала перед отделанным бриллиантами и рубинами троном со скипетром в правой руке и державой в левой, пушки произвели салют. Архиепископ Новгородский объявил ее помазанницей; она причастилась и пошла поклониться иконам в Архангельском