Голос убеждал меня: «Иди на сцену. Скажи этому человеку, что тебе нужен микрофон. Слова я подскажу». Я еще немного поспорила, всерьез начиная беспокоиться, что схожу с ума.

Потом, сама не знаю как, я оказалась на маленькой сцене. Пастор уже собирался распустить группу, чтобы присутствующие поиграли в игры. Он удивленно передал мне микрофон, и я встала лицом к слушателям; их было около шестидесяти, все – мои ровесники.

Не знаю, откуда исходили эти слова, но я услышала, как мой собственный голос произносит: «Сегодня кто-то из присутствующих здесь хочет совершить самоубийство. Господь попросил меня выйти сюда и сказать: пожалуйста, не делай этого. У Него есть для тебя план, и Он тебя любит. Расскажи кому-нибудь о своих чувствах».

Я торопливо вернулась на свое место и села – в шоке от того, что только что сделала.

На этом история могла бы и закончиться, а друзья потом посматривали бы на меня с опаской; но это было не все. Через пару месяцев моя мама случайно встретила на улице одну женщину из церкви, свою знакомую, и та рассказала маме историю своей дочери. Девушка собиралась совершить самоубийство, но не стала этого делать. Однажды вечером она пришла домой после встречи молодежной группы и рассказала своей матери о своих планах и о том, что я говорила в тот вечер…

Оглядевшись, я заметила, что ученики притихли, как мыши. Я улыбнулась:

– Я мало кому рассказывала эту историю. У меня до сих пор мурашки по коже, когда я о ней думаю.

Пока я гадала, не слишком ли разоткровенничалась, классный радиоприемник неожиданно включился и громко заиграл песню «Дух в небесах». Рядом с ним в этот момент никого не было.

Весь класс несколько мгновений сидел в благоговейном молчании. Все растерянно оглядывались, прислушиваясь к Духу, который находился в небесах, – и нашей классной комнате.

Я уродилась непоседой. После колледжа я поступила в театральную труппу и объехала всю Северную Америку и Европу. Бо́льшую часть времени я моталась по миру, еле сводя концы с концами, но на Рождество всегда возвращалась домой в Колорадо. Это был чисто символический поступок, но я ухитрялась совершать его каждый год. Иногда для этого требовались дни и ночи за рулем сквозь метели, ведра эспрессо, двенадцатичасовые авиаперелеты, потерянный багаж и придирки таможенников, которые вечно выбирали для тщательного досмотра именно меня.

Наши праздничные традиции были обычными: елка, подарки, стол, ломящийся от еды, рождественская служба в церкви, фильм «Белое Рождество». Ничего особенного не случалось, но я жила далеко от дома, поэтому для меня было необычайно важно быть здесь на Рождество. Мне нужно было оставаться в курсе жизни моих братьев и сестер. Я хотела знать в лицо своих племянников и племянниц и чтобы они знали меня. Я боялась, что, стоит мне хоть раз не появиться, я просто выпаду из круга своей семьи.

Мы с моим женихом Келвином приехали в Колорадо на нашу свадьбу, которая стала «церемонией открытия» многолюдного семейного сборища в честь Четвертого июля. Я не из тех девушек, которые считают свою свадьбу поворотным моментом в истории человечества, так что скромное торжество было как раз в моем духе. Но даже свадьба «без претензий» довела нас до банкротства. Мы возвращались на работу в Европу, зная, что в ближайшее время нам вряд ли светит оказаться дома. Рождество, вероятнее всего, предстояло встречать уютно – только вдвоем.

«Ничего страшного, – уговаривала я себя. – Мы же теперь самостоятельная семья. Это будет даже романтично». К тому же наш тур заканчивался в Швейцарии и на Рождество мы оставались в этой стране. На свете есть куда более неподходящие места для праздника!

Но по мере того как работа близилась к концу, я все больше падала духом. Глядя, как наши коллеги взволнованно готовятся к отъезду, болтая о своих ангелочках – племянницах и племянниках, о елках, чулках и семейных традициях, я чувствовала, что мое положение трудно назвать «вот повезло!». Да, я была новобрачной и мне полагалось видеть мир в розовом цвете. Но на самом деле мы провели первые шесть месяцев нашей семейной жизни в трейлере с командой вздорных актеров и спали на раздвижных диванах в сарайчиках местных жителей. Все это не способствовало укреплению супружеских уз. Наша гармония немного фальшивила, и это еще мягко сказано. Предстоящие три недели вдвоем выглядели так же неловко, как дискотека в шестом классе, и еще менее привлекательно. Участие друзей и родственников серьезно ослабило бы напряжение.

Но отсутствие общества было не единственным негативным фактором. У нас не было дома. Как я уже говорила, мы путешествовали в трейлере, и проживание было частью нашего контракта. Перерыв в работе означал, что нам придется искать, где остановиться, причем платить мы не могли. А кому на Рождество нужна в доме парочка постоянно ссорящихся бродяг? Даже если бы кто-то сжалился над нами и пригласил в свою «конюшню», мне пришлось бы униженно благодарить за чей-то раскладной диван.

Не хватало также всяких мелочей. Кочевой образ жизни не оставлял нам лишних средств, так что о подарках не было и речи. И помимо всего прочего, Келвин плохо себя чувствовал из-за воспаления в зубе мудрости. Он с ума сходил от боли. Такая вот романтика.

И все же, хотя мы с Келвином были слеплены из разного теста и часто приводили друг друга в ступор, я иногда испытывала к нему нежность. Мне было неприятно видеть, что ему больно, особенно когда он принимался ныть, и это означало, что я должна садиться за руль. Нужно было, чтобы о его зубе кто-то позаботился. Мы стали молиться:

– Господи, мы в последнее время не очень добры друг к другу и знаем, что это Тебе не по нраву. Мы постараемся исправиться, но сейчас Келвину ужасно больно, а впереди Рождество и все такое. Мы надеемся, что Ты, может быть, послал бы нам чудо или что-то в этом роде. Самую малость целительной силы. Пожалуйста!

Молитва вышла не слишком духовная – скорее, вопль отчаяния.

Перед отъездом из города мы остановились у нашего местного агента Жана Франсуа, чтобы составить расписание своего следующего тура. Он посмотрел на Келвина и с округлившимися глазами заявил: «Zut alors!» У этой фразы множество значений, но в данном случае она выражала тревогу.

Жан Франсуа схватился за телефон. Он говорил слишком быстро, чтобы я могла понять смысл, но голос его звучал очень настойчиво и убедительно. Через двадцать минут источник проблемы был удален из челюсти Келвина другом Жана Франсуа. Он, по счастью, оказался хирургом-стоматологом, а заодно решил не брать с нас денег, поскольку до Рождества осталось два дня. Бог – парень крутой, и Его люди порой тоже бывают весьма крутыми. В тот день Он к тому же действовал очень оперативно – какой приятный бонус!

Пока Келвина лечили, я бродила по улицам Лозанны, проникаясь рождественским духом пестрых красок и огней. Свой жалкий запас швейцарских франков я истратила на шоколадные медальки, красивую ручку, альбом любимого артиста Келвина и пару-тройку других мелочей. Я решила, что упакую каждую покупку отдельно, украшу их маленькими бантиками, и мы сможем устроить себе маленькое Рождество. Это было бы примирением – и моим обещанием начать все заново. Наша гармония уже немного восстановилась с тех пор, как с наших плеч свалилось бремя гастролей. В конце концов недолгий период уединения можно будет вынести…