— Нет, доченька, помочь ей не во власти людской… Один Бог ей может быть помощью, — печально-торжественно произнесла Мариула.

— Что такое стрясётся над ней, над голубушкой? — испуганно спросила Домаша.

— Ну ин быть по-твоему… Скажу тебе, только чур никому ни полслова о том не вымолви. Не сболтни ненароком как-нибудь.

— Зачем болтать? Я не из болтливых. Говори, родная…

Голос Домаши дрожал от волнения.

— Недолго будет её счастье, останется она вдовицею неутешною… Реку вижу и быструю, вот волна её мужа захлёстывает, вот вынырнул он, а вот опять скрылся, ко дну пошёл… Ждут её стены монастырские… Вот что я и теперь вижу доченька, как вчера видела, на её личико глядючи.

— Вот оно что… Значит, повенчают их, а он и умрёт вскорости, — печально сказала Домаша.

— Будет это, доченька, будет…

— Тут уж подлинно только Бог может быть помощью…

— Да, родная, не людям изменить волю Божию…

Побеседовав с матерью ещё некоторое время, Домаша вернулась в светлицу и села за пяльцы. Верная данному няне слову, Ксения Яковлевна тоже усердно работала за пяльцами. Домаша только однажды с грустью посмотрела на неё, но тотчас же заставила себя улыбнуться, боясь, чтобы она не заметила этого взгляда и не потребовала объяснений.

Жизнь в хоромах Строгановых вошла в свою колею.

Прошло несколько дней. Одно из предсказаний Мариулы исполнилось. Вернулся Яков.

Это случилось ранним утром, но, несмотря на это, он тотчас же был принят Семёном Иоаникиевичем. Старик очень беспокоился о своём посланце. Наслушавшись от заезжего московского гостя о страстях московских, зная из грамотки своего родственника о трагической смерти бояр Обносковых, он основательно опасался, что гонец с грамоткой от него к казнённым царским лиходеям попадёт в застенок и пропадёт, как говорится, ни за грош, ни за денежку, ни за медную пуговицу, да кроме того, и его, Строганова, может постигнуть царская опала за сношения с лиходеями.

Всё это тревожило старика, ему казалось, что Яков не едет целую вечность, что страшное уже совершилось и что ему с минуту на минуту, вместо ответа на посланное царю челобитье о Ермаке Тимофеевиче, надо ждать грозной царской грамоты. «А всё старая Антиповна; пошли да пошли жениху грамотку. Всё равно ничего не вышло путного, а каша такая заварилась, что навряд ли и расхлебаешь», — мелькало в голове Семёна Иоаникиевича.

Понятна поэтому была его радость, когда Касьян доложил ему утром, что Яков вернулся из Москвы цел и невредим.

— Позвать его скорей ко мне! — распорядился Строганов.

Через несколько минут Яков был уже в его горнице.

— Ну что и как? — спросил он посланца. — Передал грамотку?

— Некому было, Семён Аникич, — отвечал Яков, — ни в Москве, ни в Александровской слободе видом не видать, слыхом не слыхать бояр Обносковых. Приказали оба, и отец и сын, долго жить… И вспоминать-то об них надо тоже с опаскою…

— Так, так, слышал я…

— Слышал?

— Да тут гость был, рассказывал, будто казнили их… Да я думал, сбрехал, мол…

— Никак нет… Правду тебе, Семён Аникич, гость говорил истинную.

— Искал их на Москве-то спервоначалу? — спросил Строганов.

— И поискал, Семён Аникич, да и слава те, Господи, такую бы беду нажил и себе и тебе на голову… Не миновать бы мне застенка да Малютиных рук…

— Как же ты узнал-то обо всём?

— Послал мне Бог на мою сиротскую долю доброго человека, он мне и поведал, да и сказал, чтобы я имени не упоминал лиходеев, коли хочу, чтобы голова моя на плечах осталася… Я так и сделал. Поглядел денёк на Москву, съездил в Неволю…

— Это что же такое? — спросил Семён Иоаникиевич.

— А где царь живёт, Александровская слобода так прозывается.

— А царя видел?

— Видел, натерпелся страху…

— Что так?

— Страшный такой, весь чёрный, как монах, а глаза, как уголья, горят…

— И слуг царских видел? Как их там…

— Опричников?

— Да.

— Видел, тоже, как монахи, в чёрном.

— Грамоту-то, значит, назад привёз?

— Нет, Семён Аникич, разорвал её — от греха, по совету того же доброго человека… Не ровен час, говорит, признают, что у тебя грамотка к Обносковым и сам пропадёшь, и накликаешь беду на голову пославшего её с тобой…

— Так, так! Это правильно!

— Уж прости меня, Семён Аникич, коли не так сделал, как надобно. Больно напуган был…

Яков низко поклонился старику Строганову.

— Чего там прощать, благодарить мне тебя нужно за службу молодецкую. Я сам тут натерпелся страху за тебя и за себя, опасаючись, как бы не попался с грамоткой, а ты молодцом всё дело обделал, и себя и меня спас. Спасибо… Большое спасибо. Казны-то хватило?

— Вдосталь, Семён Аникич.

— Ну всё едино, что осталось — твоё, а это тебе ещё за службу верную…

И Семён Иоаникиевич отпер один из шкафов, вынул мешочек с деньгами и подал его Якову.

— За что жалуешь? И так много довольны твоими милостями, — взял мешок и, спрятав его за пазуху, низко поклонился Яков.

— Ничего, пригодится тебе детишкам на молочишко. Не век тебе бобылём быть, пора и в закон вступить, благо невесту себе подыскал, кралю писаную…

— Невесту! — удивлённо воззрился на него Яков.

— Что ты на меня уставился, точно сам не знаешь?.. Поведала Домаша свою тайну Аксюше, а Аксюша мне…

— И ты, Семён Аникич?.. — дрогнувшим голосом спросил Яков.

— Я что? Я сказал, коли вернётся жив-здоров, так с Богом, весёлым пирком да за свадебку… У нас ведь тоже без тебя свадьба затеялась, за Ермака Аксюшу сговорили…

— Слышал я, слышал…

— От кого? — тревожно спросил Семён Иоаникиевич.

У него мелькнула мысль, что Яков слышал это в Перми.

— Да как приехал, наши молодцы мне сказывали… В поход он ушёл, Ермак-то Тимофеевич… А тебя, Семён Аникич, уж как мне и благодарить, не знаю…

Яков опустился на колени и поклонился ему в ноги.

— Что ты, что ты! — подскочил к нему старик Строганов, успокоенный его ответом относительно того, где он слышал о сговоре Ермака с Ксенией, — Богу так кланяйся, а не людям…

— Вместо отца ты мне, Семён Аникич, — встал с колен растроганный Яков.

— А коли вместо отца, дай я обниму тебя… Утешил ты старика своими вестями.

Семён Иоаникиевич обнял и трижды поцеловал Якова. Тот ушёл от него, положительно не чувствуя под собою ног от радости.

— Недаром я Домаше обновы да гостинцы привёз московские, да такие, что у неё глаза разбегутся… Молодец, девка, без меня здесь дело оборудовала… Как бы повидаться с ней?