— Пойдём, матушка, в хоромы. Мы сказались Антиповне, она дозволила. Ты приоделась, матушка, значит, знала, что я сейчас приду за тобой?

— Знала.

— Почему?

— Много будешь знать, скоро состаришься… Ужели тебе хочется быть такой же старой, как твоя мать? — отшутилась Мариула. — Пойдём.

Они вошли в хоромы.

— Вот, Ксения Яковлевна, твоя слуга Мариула, моя богоданная матушка, — сказала Домаша.

Мариула низко поклонилась молодой Строгановой.

— Здравствуй, Мариула, — ласково сказала та. — Я очень рада, что у моей Домаши нашлась матушка…

— Благодарствую, Ксения Яковлевна, на добром слове, — снова низко поклонилась Мариула.

— Погадай мне, Мариулушка! — робко сказала Ксения Яковлевна после довольно продолжительного молчания.

— И чего тебе гадать, Ксения Яковлевна, всё уже разгадано, — начала Мариула, пристально вглядываясь с лицо девушки. — Вот вижу я, твой жених обручённый невредим стоит, а кругом него люди валяются, кровь льётся, стрелы летают, пули свищут, а он молодецким взмахом косит нечисть поганую, о тебе свою думушку думая, поскорее бы управиться да вернуться к своей голубке сизой… А вот он в венце стоит, в венце княжеском, а вот… — Цыганка вдруг оборвала речь и, изменив тон, добавила: — Всё хорошо, всё исполнится, дадите вы клятву перед алтарём нерушимую и никогда её не нарушите… О чём же гадать тебе, Ксения Яковлевна?

Молодая Строганова хорошо поняла, что Мариула говорит то, что «провидит», что в этом и состоит гаданье, и жадно ловила её слова. К счастью, она не заметила перерыва в этой речи.

— Спасибо тебе, Мариулушка, коли правду сказала, а коли выдумала, спасибо за то, что утешила…

— Зачем выдумывать? Сказала всю правду-истину…

— Ещё раз спасибо… Чем одарить тебя?

— Зачем дарить?.. И так много довольны твоею милостью, сыты, обуты, одеты, в тепле живём, — встала и поклонилась в пояс Мариула.

— А скоро всё это сбудется, о чём говорила ты? — спросила Строганова.

— Того уж не умею сказать, касаточка, должно, недолго протянется, — отвечала цыганка.

Она вдруг стала пристально вглядываться в лицо своей дочери.

— Вот её суженый, в дороге уж…

— Яков? — спросила Ксения Яковлевна.

— Звать я не знаю как, чернявый такой, из себя видный, скачет во весь опор, торопится… — продолжала Мариула, не спуская глаз с лица Домаши.

— Слышишь, Домаша? — окликнула её Ксения Яковлевна.

Ответа не последовало. Девушка сидела как заворожённая.

— Не замай её, — заметила Мариула, — она сама видит всё то, что говорю я… Видимо, от меня она этот дар унаследовала.

— Да неужели! — воскликнула молодая Строганова.

— Верное слово, — подтвердила Мариула и отвела свой взгляд от лица дочери.

Не прошло и минуты, как Домаша облегчённо вздохнула и сказала:

— На самом деле Яков-то торопится… Я его видела.

— Как видела? — дивилась Ксения Яковлевна.

— Да странно как-то… Точно вздремнулось мне и сон привиделся, скачет он во весь опор по дороге… Только и всего.

Ксения Яковлевна со страхом посмотрела на Мариулу.

— Прощенья просим, — низко поклонилась она и вышла так быстро, что Ксения Яковлевна не успела сказать ей, чтобы она приходила в другой раз.

Девушки остались вдвоём и несколько минут смотрели с недоумением друг на друга. Ксения Яковлевна была поражена последним видением Домаши, вызванным на её глазах, а Домаша не понимала удивлённо-испуганного выражения лица своей хозяйки. Первою её мыслью было то, что Ксения Яковлевна заметила, наверно, в предсказании Мариулы недосказанное, а потому встревожилась. Но Строганова рассеяла эти опасения.

— Знаешь ли, что ты спала, Домаша?

— Мне вздремнулося, так вдруг, — ответила та.

— Да нет же, при мне всё это было! Это Мариула заставила тебя видеть всё то, что видела сама. Знаешь, она колдунья!

Последние слова Ксения Яковлевна сказала шёпотом.

— И что ты, Ксения Яковлевна, крест у неё на груди, а в горенке иконы, и перед ними лампада теплится.

— Правда?

— Как перед истинным…

— Невдомёк мне тогда, что это деется…

— Просто провидица, — решила Домаша.

— Дивны дела твои, Господи! — воскликнула Строганова и истово перекрестилась на икону. Домаша последовала её примеру.

— Тебе-то что, Ксения Яковлевна… Сказала — лучше и не надо.

— Кабы сбылось это.

— Всё сбудется.

В голосе Домаши была непоколебимая уверенность.

— Дай-то бог, — тихо сказала Ксения Яковлевна. — А мне всё-таки стало покойно на душе… И за то ей спасибо.

На другой день Домаша в послеобеденный час пробралась в горницу своей матери. Та встретила её радостно.

— Здравствуй, милая, здравствуй, доченька, спасибо, что не забываешь родную матушку…

— Как можно забыть!.. Такая-то радость мне Господом послана! — несколько замявшись, сказала хитрая девушка.

Ей стало неловко перед матерью, что она, собственно говоря, пришла к ней не с тем, чтобы повидаться с нею, а выпытать то, что она не досказала вчера Ксении Яковлевне.

— Спасибо за это, доченька. Садись, гостья будешь… Ну что? Как провела ночку твоя хозяюшка, свет-Ксения Яковлевна? — спросила Мариула.

— Хорошо, очень хорошо, матушка, уж она так довольна твоим гаданием…

— Довольна, баешь?..

— Да… Только ты, матушка, недосказала ей всего. Она-то этого не заприметила, а я тотчас догадалась.

— Какая ты некстати догадливая, — с улыбкою заметила цыганка.

— Уж такая, знать, уродилась, — отвечала девушка. — Только ты-то уговор наш помнишь, матушка?

— Какой такой уговор?

— А про то, что ты мне скажешь, всё что недоскажешь Ксении Яковлевне.

— А, ты про это…

— Да, про это, матушка.

— И зачем тебе нужно чужую судьбу знать, доченька?.. Не ровен час, проболтаешься.

— Это я-то! Не знаешь ты меня, матушка, я для тайны могила.

— Ой ли?

— Уж будь покойна, матушка.

— Да зачем знать тебе, что до тебя некасательно…

— Как зачем? Любопытно, да и люблю я всей душой Ксению Яковлевну. Стрясётся с нею какая беда, всё же мне легче будет, что заранее я о том известилася. Може, какую и помогу могу оказать ей.