Софи кивнула, и Бенедикт повел ее по лестнице своего дома - скромного здания, расположенного немного южнее дома его матери.

Как только они вошли в гостиную и Бенедикт захлопнул дверь, чтобы слуги им не помешали, он повернулся к Софи, собираясь сказать: "Ну а теперь расскажи мне, что случилось на самом деле", - но в самый последний момент передумал. Спросить-то он может, но правдивого ответа не получит - это точно. Софи наверняка опять что-нибудь придумает.

И Бенедикт, придав лицу самое что ни на есть безмятежное выражение, спросил:

– Ну и как тебе нравится работать на мою родню?

– Они очень милые люди, - ответила Софи.

– Милые? - недоверчиво переспросил Бенедикт. - Да они кого угодно могут свести с ума и наверняка загоняли тебя до смерти.

– Вовсе нет, они очень милые люди, - решительно повторила Софи.

На лице Бенедикта появилась было улыбка - он и сам нежно любил своих родных, и ему было приятно, что Софи тоже их полюбила, - и тотчас же погасла. Ему вдруг пришло в голову, что чем сильнее Софи будет привязываться к его семейству, тем меньше вероятность того, что она согласится стать его любовницей, опозорив тем самым себя в их глазах.

Вот черт! Как же он просчитался, увозя ее от Кавендера. Но ему во что бы то ни стало нужно было привезти ее в Лондон, а единственное, чем можно было ее привлечь, - это пообещать место в доме матери.

Ну и конечно, немного нажать, то есть применить силу.

– Как же вам повезло, что они у вас есть, - прервала его размышления Софи, и голос ее прозвучал уверенно. - Я бы все на свете отдала…

Она замолчала, так и не договорив.

– За что бы ты все на свете отдала? - переспросил Бенедикт, удивляясь тому, что ему так хочется услышать ответ на этот вопрос.

Задумчиво глядя в окно, Софи проговорила:

– Чтобы у меня была такая семья, как у вас.

– У тебя никого нет, - сказал Бенедикт. Он даже не спрашивал, а утверждал.

– И никогда не было.

Бенедикт хотел спросить о ее матери, но вовремя вспомнил, что мать Софи умерла во время родов.

– Иногда нелегко быть Бриджертоном, - признался он, стараясь, чтобы голос его звучал легко и непринужденно. Софи медленно повернулась к нему.

– По-моему, это самое лучшее, что может быть.

– Речь не о том, лучшее это или нет, а о том, что это не всегда легко.

– Что вы имеете в виду?

И Бенедикт неожиданно для себя самого начал делиться чувствами, которые не высказывал еще никому, ни одной живой душе, даже членам своей семьи.

– Для всех представителей великосветского общества я просто Бриджертон. Не Бенедикт, не Бен и даже не человек со средствами и, смею надеяться, неглупый. Я просто Бриджертон. - Он грустно улыбнулся. - А точнее, Бриджертон Номер два.

Губы Софи дрогнули, потом расплылись в улыбке.

– Вы не просто Бриджертон, а гораздо больше.

– Мне и самому хочется так думать, но большинство представителей светского общества так не считает.

– Значит, они просто дураки, - нахмурилась Софи. Бенедикт рассмеялся: девушка была просто очаровательна.

– Здесь я с тобой целиком и полностью согласен.

И тут, когда Бенедикт уже счел разговор законченным, Софи удивила его, заметив:

– Вы совсем не похожи на остальных членов вашей семьи.

– То есть? - поинтересовался Бенедикт, опасаясь встретиться с Софи взглядом и показать, насколько важен для него ее ответ.

– Ваш брат Энтони… - Софи нахмурилась, пытаясь получше сформулировать свою мысль. - Вся его жизнь изменилась оттого, что он самый старший в семье. Он наверняка чувствует гораздо большую ответственность за нее, чем вы.

– Постой-ка…

– Не перебивайте, - остановила его Софи, прижав ладонь к его груди. - Я ведь не говорю, что вы не любите своих родных или что не отдали бы жизнь за любого из них. Но ваш брат наверняка считает, что несет ответственность за каждого из членов вашей семьи, и станет винить себя, если кто-то из ваших братьев и сестер будет несчастлив. В этом я совершенно уверена.

– Сколько раз ты видела Энтони? - пробормотал Бенедикт.

– Только один. - Уголки ее рта дрогнули, словно она пыталась подавить улыбку. - Но этого достаточно. Что касается вашего младшего брата Колина… с ним я не знакома, но я много о нем слышала.

– От кого?

– От всех. Не говоря уж о том, что о нем постоянно упоминает леди Уислдаун в своих статьях, а должна признаться, их я читаю уже много лет.

– Значит, ты знала обо мне еще до того, как мы с тобой встретились, - проговорил Бенедикт. Софи кивнула:

– О вас, но не вас самого. Вы гораздо более сложная натура, чем леди Уислдаун себе представляет.

– Так поделись со мной своими наблюдениями, - попросил Бенедикт, кладя руку поверх ее руки.

Софи взглянула ему прямо в глаза, в их темные глубины, и увидела то, что совсем не ожидала увидеть: беззащитность и острое любопытство. Ему необходимо было знать, что она о нем думает. Этому самоуверенному, решительному человеку было важно услышать ее мнение о себе.

Софи высвободила руку и принялась машинально водить указательным пальцем по руке Бенедикта, затянутой в тонкую лайковую перчатку. - Вы… - медленно заговорила она, потому что в этот ответственный момент каждое слово было преисполнено глубокого смысла. - Вы не совсем такой, каким вас представляет великосветское общество. Вы хотите, чтобы все считали вас веселым, добродушным, ироничным и остроумным человеком. Такой вы и есть, но не только: вы гораздо глубже… Вы любите своих родных, - продолжала Софи хрипловатым от охвативших ее чувств голосом. - Вам небезразлична даже я, хотя, Господь свидетель, я не всегда этого заслуживаю.

– Нет, всегда, - перебил ее Бенедикт и, поднеся ее руку к губам, прильнул к нейх: такой страстью, что у Софи перехватило дыхание. - Всегда.

– И… и… - Голос Софи прервался. Трудно было продолжать, когда Бенедикт не сводил с нее пылающего взгляда.

– И что? - прошептал он.

– Таким, какой вы есть, вас сделала семья, - порывисто проговорила Софи. - И это истинная правда. Вы не могли бы вырасти таким любящим, преданным, если бы родились в другой семье. И в то же время вы - это вы. Не чей-то сын или брат, а просто вы.

Бенедикт не сводил с нее глаз. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, однако не произнес ни слова. В минуты, подобные этой, слова не нужны.

– У вас тонкая, ранимая душа, - прошептала Софи. - Душа художника.

– Нет, - прошептал Бенедикт, качая головой.

– Да, - упрямо повторила Софи. - Я видела ваши рисунки, они прекрасны. Вы великолепный художник. Я и не подозревала о таком таланте, пока не познакомилась с вашими родными. Вы изобразили их великолепно. Вам удалось передать и озорную улыбку Франчески, и горделивую осанку Гиацинты.