Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— С какой стати?
— Вы же были главным зачинщиком. Я бы на их месте прежде всего убил вас.
— Хотите казаться умнее всех?
— Ни в коем случае. Просто указываю на очевидное.
— Тогда позвольте и мне указать на очевидное — в Инвуде заправляет банда убийц, а городские власти и копы сидят сложа руки. Ну что ж, они еще пожалеют, что со мной связались. Приходите сегодня на демонстрацию и увидите сами. Мы такой шум поднимем, что вам все равно придется растрястись.
Он поднялся со стула.
— Прочитайте и подпишите протокол, — сказал д’Агоста.
Раздраженно фыркнув, Эстебан остался ждать, пока распечатают протокол. Быстро пробежав текст, он нацарапал свою подпись. Потом пошел к двери, но на полпути остановился и, обернувшись, предостерегающе поднял дрожащий от негодования палец.
— С сегодняшнего дня все пойдет по-другому. Я уже устал от вашего бездействия, как и все жители Нью-Йорка.
Улыбнувшись, Пендергаст приложил палец ко лбу.
— Неоспорин, два раза в день. Прекрасно помогает.
Стоя на углу Двести четырнадцатой улицы и Симэн-авеню, д’Агоста с Пендергастом наблюдали, как движется шествие. Оно было довольно жидким — д’Агоста насчитал от силы человек сто. Поначалу здесь находился и Гарри Числетт, заместитель районного начальника полиции, но, убедившись в малочисленности толпы, быстро уехал. Демонстрация выглядела мирной и спокойной, почти сонной. Никаких выкриков, конфликтов с полицией, летящих камней и бутылок.
— Похоже на картинку из каталога «Л. Л. Бин», — заметил д’Агоста, щурясь на ярком осеннем солнце.
Пендергаст стоял у фонарного столба, сложив на груди руки.
— «Л. Л. Бин»? Не знаю такой марки.
Размахивая плакатами и скандируя лозунги, толпа завернула за угол и направилась в сторону Инвудского парка. Возглавлял шествие Александр Эстебан в паре с каким-то человеком. Его лоб по-прежнему украшала повязка.
— А что это за парень рядом с Эстебаном? — поинтересовался д’Агоста.
— Ричард Плок. Исполнительный директор организации «Люди на защите животных».
Д’Агоста с любопытством посмотрел на него. Простоватый белый парень лет тридцати, страдающий от излишнего веса. Он браво шагал вперед, перебирая короткими ножками и размахивая толстенькими ручками, так что его кисти болтались при каждом махе. На лице его была написана решимость. Несмотря на холодный осенний воздух и рубашку с короткими рукавами, он обливался потом. В отличие от Эстебана, обладавшего определенной харизмой, у этого парня она отсутствовала начисто. Тем не менее д’Агосте он показался человеком твердых убеждений — было видно, что он свято верит в правоту своего дела.
За лидерами шла шеренга людей с огромным плакатом:
Долой Вилль!
Похоже, в этой толпе у каждого имелась своя повестка дня. Было много плакатов, обвинявших Вилль в убийстве Смитбека и Кидд. Помимо этого, здесь был представлен самый широкий спектр защитников живой природы: вегетарианцы, борцы с меховыми шубами, люди, выступающие против испытаний лекарств на животных, религиозные экстремисты, ополчившиеся на вуду и зомби, и даже несколько пацифистов. В воздухе трепетали лозунги: «Есть мясо — значит быть убийцей», «Они наши друзья, а не еда», «Мех — это труп», «Мучить животных — грех перед Богом». Некоторые держали в руках увеличенные фотографии Смитбека и Кидд с надписью «Зверски убиты».
Д’Агоста отвернулся и посмотрел на часы. Было уже около часа. В животе у него урчало.
— Похоже, здесь не на что больше смотреть.
Пендергаст продолжал молча разглядывать толпу.
— Может, пообедаем?
— Я бы предпочел остаться.
— Здесь уже ничего не случится. Эти ребята вряд ли захотят ввязываться в драку и мять свои фирменные шмотки.
Пендергаст не отрывал глаз от проходящей толпы.
— И все же нам лучше остаться здесь, пока не закончится вся их говорильня.
«Он же у нас святым духом питается», — съязвил про себя д’Агоста. Он и вправду не мог припомнить ни одного случая, когда бы они ели вместе где-нибудь, кроме особняка на Риверсайд-драйв. Не стоило и заикаться.
— Пойдемте за толпой до Индиан-роуд, — предложил Пендергаст.
«Это не толпа, а воскресное собрание в церкви», — возразил про себя д’Агоста. Но все же последовал за спецагентом, всем своим видом выражая недовольство. Шествие остановилось на поле за бейсбольными площадками, рядом с дорогой, ведущей к Виллю. Пока все шло в соответствии с заявкой. Полицейские расположились рядом, лениво наблюдая за происходящим. Средства подавления беспорядков, баллончики со слезоточивым газом и полицейские дубинки были убраны обратно в машины. Из двух дюжин патрульных машин, съехавшихся к началу демонстрации, осталось меньше половины. Остальные вернулись к своему обычному патрулированию.
Пока демонстранты ходили по кругу, скандируя лозунги и размахивая плакатами, Плок взобрался на открытую трибуну одной из бейсбольных площадок. Эстебан расположился за ним, почтительно сложив на груди руки.
— Уважаемые друзья животных! Позвольте мне приветствовать вас на нашем собрании! — прокричал Плок.
Он обходился без мегафона, но его высокий пронзительный голос был хорошо слышен отовсюду.
Толпа притихла. Д’Агоста подумал, что на этом сборище яппи[34]и жителей Верхнего Уэстсайда беспорядки столь же маловероятны, как на чаепитии колониальных дам Америки.[35]А вот ему сейчас действительно не помешала бы чашка кофе с хорошим чизбургером.
— Я — Рич Плок, исполнительный директор организации «Люди на защите животных», имею честь представить вам нашего представителя Александра Эстебана!
Толпа воодушевилась, и когда Эстебан ступил на трибуну, его приветствовали громкими криками и аплодисментами. Он с улыбкой наблюдал это ликование, бросая пламенные взгляды на немногочисленную аудиторию. Наконец он поднял руку, призывая всех к тишине.
— Друзья мои, — произнес Эстебан низким звучным голосом, который являл полную противоположность тонкому фальцету Плока. — Я не буду произносить перед вами речь. У меня есть для вас кое-что другое. Можете назвать это когнитивным перевоплощением, если хотите.
По толпе пробежал ропот недовольства — они пришли сюда протестовать, а не выслушивать лекции.
Д’Агоста ухмыльнулся.
«Когнитивное перевоплощение. Так теперь называются беспорядки».
— Я прошу вас всех закрыть глаза и на какое-то время забыть, что вы люди.