Она накрыла ладонью его руку. Никогда не могла противостоять искушению – претендовала на эту силу. А еще хотела убедиться, что он не отшатнется от ее ласкового прикосновения.

Он с опаской и горечью посмотрел на ее хрупкую кисть, как будто она вытащила плетку, и теперь последует наказание.

Джейми нахмурилась и всмотрелась в его лицо. Затем медленно провела ладонью по его руке, по грубой ткани поварской куртки, обхватила пальцами его могучее запястье и погладила тыльную сторону его ладони.

Бледные веснушки легли на крошечные шрамы. Джейми работала с подростками, которых бросили родители либо продали в рабство близкие люди; с подростками, которых били и изнуряли тяжким, непосильным трудом. Правда, она работала с ними в группах, то есть более отстраненно. Она решала их проблемы, не пытаясь жить одной с ними жизнью. Но все же, если бы она была не такой слабой и эгоцентричной… она давно бы поняла, что у Доминика Ришара – грубого, нежного, дикого, прекрасного, очень успешного Доминика Ришара – были свои проблемы.

Куча проблем.

Одна из причин, почему он любил ее, возможно, была в том… что она тоже его любила, очень любила. Одна из причин, почему он боялся ее, была в том… что он боялся рассчитывать на эту любовь, верить в нее.

Она опять всмотрелась в его напряженное лицо. Его рука окаменела под ее ладонью, словно он хотел ее отдернуть, но не находил для этого сил.

– Я не думаю, что тебе интересно потакать моим маленьким фантазиям, я права? – негромко спросила она.

Его лицо стало еще суровее, он не смотрел на нее, углубившись в себя.

– Я не собираюсь заниматься с тобой сексом в этом кабинете. Ни сейчас, ни потом.

Черт побери, сколько баб трахал он в этой комнатке?

– Я не такую фантазию имела в виду. Эта будет после заката, когда все уйдут.

Его рука дернулась.

– Нет. Я не твоя фантазия.

Ее лицо отразило целую гамму чувств – от удивления до почти враждебной настороженности.

– По-моему, большинству мужчин нравится, когда они становятся предметом женской фантазии.

– Ну а мне нет.

Она хмуро взглянула на него и попробовала зайти с другой стороны.

– Так я для тебя не групи?

– Какого черта? Ты хоть понимаешь, о чем говоришь? – вскипел он.

– Но в таком случае почему ты никогда не остаешься у меня на всю ночь? Всего один раз за все время наших отношений ты был у меня до тех пор, пока я не проснулась. Мне непонятно, почему ты всегда спешишь уйти от меня до рассвета.

– Но я всегда оставался у тебя всю ночь, – в растерянности отвечал он. – Я ухожу на работу. – Он недоуменно смотрел на нее, все еще прижимаясь к столу. – Ты этого не знала?

Она медленно покачала головой, что-то обдумывая.

– Тогда… тогда что ты думала, когда просыпалась, а меня уже не было? – спросил тем временем Доминик.

– Что тебе требуется пространство… И это понятно. Что ты хочешь свободно дышать, и я не должна перекрывать тебе кислород.

Молчание. Казалось, они с разных сторон приблизились к некой опасности, но надо было решиться и переступить через нее.

– Нет, – твердо проговорил он первый, вложив в это короткое слово заряд страсти. – Нет. Мне легче дышится, когда ты рядом.

Испытывая огромное облегчение, она тихонько вздохнула, шагнула вперед и уткнулась в его поварскую куртку. Потерлась лицом о грубую ткань.

Он разжал руку, вцепившуюся в край стола, и пошевелил пальцами, восстанавливая кровообращение. Потом несмело положил ее на спину Джейми, между лопаток.

– А ты? Тебе требуется пространство для дыхания?

От него пахло качественным, вкусным шоколадом и еще какой-то зеленью – вероятно, он экспериментировал.

– Мне тут тоже лучше дышится, – честно призналась она. И набрала в грудь воздуха. – У меня к тебе есть один необычный вопрос.

– У меня тоже.

Она засомневалась. Может быть, он собирался спросить то же самое? Хотела она этого или нет? У нее радостно забилось сердце, когда она подумала, что они, возможно, одинаково мыслят.

– Давай ты первый, – прошептала она.

– Скажи мне твою фамилию.

Джейми пришла в ярость, когда узнала о случившемся, – к огромному облегчению Доминика. Она обвинила его, что он поторопился с нелицеприятными выводами, и что-то прорычала насчет своих родных, которые всегда лезут в ее личную жизнь. Все это было так понятно! И безопасно. Разумеется, можно досадовать на близких и любимых людей. Такое часто случается.

– Но ты-то на что злишься? – сердито спросила она.

Он мог бы перечислить пять или более причин своего недовольства, но, покосившись на нее, с облегчением увидел, что ее вопрос был риторическим.

– Разве ты не мог мне сказать, что мой дед вмешивается в твои дела – то есть он в своем репертуаре? А ты вместо этого злишься и придумываешь черт знает что. Я не понимаю, при чем тут моя фамилия. Какая разница, какая у меня фамилия? – Она недовольно поморщилась – такой Доминик ее еще не видел. Они приближались к элегантному зданию на краю Люксембургского сада. Одной рукой он ее обнимал, в другой нес сумки. Пока он работал, Джейми успела вдоволь побродить по рынку «Бельвиль».

– Потому что ты не случайно умолчала про свою фамилию. Ты просто не хотела, чтобы я узнал ее.

– Доминик. Сколько времени мы знакомы друг с другом?

– Месяц.

Она покачала головой.

– Ну, две недели, – неохотно поправился он. Неужели она не понимает, что предыдущие две недели, когда она приходила в его салон, тоже идут в счет – ведь они и тогда познавали друг друга? – Через три дня исполнится две недели.

Его попытка увеличить срок их знакомства была такой трогательной!

– Ты почти сразу дал мне понять, что ты думаешь о Кори и Сильване. Поэтому я и не спешила сообщить тебе, что я тоже из этой семьи.

Доминик остановился и с ужасом воскликнул:

– Сильван!.. Ох, разрази меня гром, он может стать моим свояком! Почти родственничек!

Джейми споткнулась о край бордюра и чуть не упала. Он поддержал ее, и только когда она, ругая свою неловкость, восстановила равновесие и посмотрела на него широко раскрытыми глазами, он сообразил, какую самонадеянную фразу только что произнес. Сообразил и покраснел.