В небольшом коридорчике стоит высокий парень кавказской наружности. Маслов подсечкой сбивает его с ног, перепрыгивает через него, врывается в комнату.

Рухнувшего Давида прижимают к полу идущие следом. Щелкают браслеты наручников.

Маслов разом ухватывает картину. Небритый и осунувшийся бугай, сжимая огромный тесак, навис над расположившимся в кресле мужчиной, который не может быть не кем иным, как Савоськиным. На диване сидит очкастый хозяин квартиры – тот самый Доцент.

Главное, нож! Таким лезвием в ограниченном пространстве можно причинить немало бед.

Бугай успевает повернуться, выставить лезвие перед собой, как гладиатор свой гладий.

Маслов с ходу бьет по его руке ногой. Нож вылетает и исчезает под шкафом. Маслов пытается сбить плечом бугая, но тот поворачивает корпус, делает борцовское движение, и оперативник летит, грохаясь всем телом о стену.

Впрочем, бугая это не спасает. На него наваливаются двое оперативников, бьют по голени, в живот, выбивая дыхание, заворачивают руки за спину. Укладывают на пол.

Вскоре на полу оказываются и Доцент с Савоськиным.

Наручники защелкнуты. Преступники нейтрализованы. Захват прошел удачно. Убитых и раненых нет…

Баграм, которому досталось больше и больнее всех, стонал на полу:

– Гады вы, больно же!

– Ты чего такой дерзкий – на милицию бросаться? – спросил пришедший в себя Маслов, потирая поврежденное плечо.

– Больно, – не обращая на него внимания, долдонил Баграм.

– Больно? А будет еще и обидно. – Маслов сдержал желание дать гаду ногой по ребрам – лежачих не бьют. – Кто хозяин квартиры?

– Я, – проблеял Доцент.

– Зовут как?

– Спиридон.

– Фамилия?

– Мартышкин.

По комнате прокатился смешок. Но Мартышкин привык к такой реакции на свою фамилию.

– Мартышкин остается здесь – для участия в обыске. Остальных грузим в машину, – приказал Маслов, скривившись от боли – надо все-таки будет показать доктору поврежденное плечо. Потом. Когда-нибудь. Когда все закончится…

Всех четверых задержанных доставили в Запорожское УВД. Это составило некоторые трудности – они не должны были общаться друг с другом, значит, каждому был положен свой транспорт и конвой. Но организационные вопросы удалось решить. И злодеи были официально задержаны в качестве подозреваемых, на трое суток обустроившись в КПЗ областного управления. Дальше их путь лежал в следственный изолятор.

После активных оперативных мероприятий всегда идет бумажная страда. Приходится писать протоколы допросов, очных ставок, постановления и уведомления. Без всего этого не бывает уголовного преследования – без бумажной процедуры преступники останутся на свободе.

Первоначально Давида в небольшой комнате для допросов, пропахшей хлором, с привинченной к полу мебелью, допрашивали Туранов и Маслов.

Молодой армянин был взъерошен, взвинчен, но подавленности или испуга в нем не наблюдалось. Скорее была досада на то, что все так нескладно получилось.

– Ну, рассказывай все, молодой человек. Без утайки и фантазий, – потребовал начальник Запорожского угрозыска.

– Не знаю, что рассказывать, – вызывающе произнес армянин.

– Как преступления совершал.

– Я не преступник! – возмутился задержанный.

– Да? Тогда расскажи, как дядя твой того рыжего афериста зарезал, – кинул Туранов пробный шар.

– Зачем дядя? Не резал дядя никого!

– А кто резал? – спросил Туранов.

– Я!

– Ты хорошо подумал, прежде чем сказать?

– Только об этом и думал. Я резал!

Давид не собирался упираться. Он собственноручно написал явку с повинной – аккуратно, грамотно, практически без ошибок.

– По русскому языку пятерка была? – спросил Туранов.

– Была…

– «Нанес три удара ножом…» – прочитал Туранов. – Даже количество ударов помнишь.

– А такое кто-нибудь забывает? – вздохнул Давид.

Ему уже было все равно. Ничего он скрывать не собирался, кроме того, что относилось к семейному делу, к цехам, товару, – тут решил стоять твердо и включать дурака. А что касается его вины – ну что ж, так получилось, придется брать ее на себя.

– Не жалеешь его? – спросил Маслов.

– Кого? – непонимающе уставился на него Давид.

– Убитого тобой человека.

– Нет, не жалею. Себя жалею. Это он мне жизнь всю сломал. А не я ему.

– А ты жизнь отнял у него, – отметил Туранов.

– Его бы все равно убили. Таких негодяев всегда убивают. Он нас ограбил.

– Для розыска грабителей милиция есть.

– При чем здесь милиция? – удивился Давид. – Он у нас отнял деньги. А не у милиции.

Он задумался о чем-то своем, потом вздохнул:

– Жалко, что горы не увижу. За семейным столом не посижу.

– Зачем ты во все это встрял, Давид? – с сочувствием сказал Туранов. – Видел же, что в глупое и гнилое дело лезешь. Мог бы отказаться.

– Не мог, – покачал головой Давид. – Это все равно что от своего имени отказаться…

Давида увели. А на его месте перед Масловым и Турановым вскоре уже сидел Баграм. При задержании его прилично помяли, все лицо было в синяках и пластырях. Он имел угрюмый вид человека, не склонного к общению.

Но общаться все равно пришлось.

Баграм сначала пробовал отнекиваться. Мол, понятия не имеет, о каком убийстве идет речь. Я не я, лошадь не моя, мы вообще из аула и по-русски понимаем плохо. Эту народную самодеятельность прервал Туранов, предъявив явку с повинной Давида.

Баграм, побледнев, произнес:

– Ну дурак же. Зачем он так?

– Он правильно сделал, – сказал Туранов. – Вы там наследили. И обувь ваша на месте происшествия отпечаталась. И другие следы. Так что у вас шансов все равно не было.

– Э-э, слушайте, а нельзя мне это на себя взять? – спросил Баграм. – Чего молодому парню судьбу калечить?

– Нельзя. Даже если бы хотелось, – развел руками Туранов. – Не забывайте, что на дворе двадцатый век. Вас наши эксперты на чистую воду выведут. Хотя бы по локализации следов крови на вашей одежде, а они там остались.

– Там же до расстрела наказание, – с болью в голосе произнес Баграм.

– Суд решит. А он у нас гуманный. Так что до расстрела вряд ли дело дойдет. А вот срок будет полновесный – это вне всякого сомнения.

– Я все понял, – кивнул Баграм. – А меня за что держите?