Мои щеки начинают пылать при одном воспоминании: его губы между моими бедрами.

Поворачиваю к нему голову.

– Ты можешь хотя бы не говорить мне таких вещей?

Война крепче прижимает меня к себе.

– Переселись ко мне, Мириам.

– Нет. Если только ты не согласишься на еще одну сделку.

Всадник молчит.

– Ты ведь понимаешь, что я могу просто заставить тебя жить со мной?

Этим он мне и раньше угрожал.

– Ну, тогда заставь, – говорю я, уверенная, что он этого не сделает.

Ему, привыкшему действовать, должно быть странно вот так размениваться на пустые угрозы. До меня ему не приходилось этого делать.

– Ты станешь моей, жена. Все и всё становятся моими.

Это именно то, чего я боюсь.

Мы едем на юг, в пустыню. Здесь нет ничего, кроме высохшей земли до самого горизонта да барханов. Это по-своему красиво – особой суровой красотой.

Наконец Война останавливает коня.

– Где это мы? – спрашиваю я, соскочив с Деймоса и оглядываясь.

– Не знаю точно, – отвечает он, спешиваясь и щуря на солнце глаза с угольно-черной подводкой.

Я озираюсь.

– Значит, ты привез меня сюда без какой-то особой причины?

– О, причина есть, – отвечает Всадник, – но она никак не связана с тем, что нас окружает.

Я делаю несколько шагов в сторону, оглядываюсь.

– Что за причина?

– Хочу послушать, как ты звучишь, когда никто кроме меня тебя не слышит.

В том, что касается близости, Война дает больше, чем берет. А это очень много. Всего много. У него аппетит божества, и я едва могу за ним угнаться.

Голубятни приходится отрабатывать.

Я лежу рядом с ним на одеяле, вокруг разбросана наша одежда.

– Мне нравится, когда ты такая, – говорит он, проводя пальцем по моему голому животу.

Я смотрю на него.

– Еще бы тебе не нравилось.

– Не только поэтому, жена, – говорит он, тихо смеясь. – В такие моменты ты больше открываешься для меня.

В мозгу раздается тревожный сигнал.

– И это тебе нравится? – уточняю я.

– Конечно.

Я всматриваюсь в лицо Всадника.

– Почему?

Он тоже смотрит на меня. В его глазах блестят золотые искры.

Он не просто увлечен тобой, звенят у меня в ушах слова Зары.

Но Война не успевает ответить, потому что вдалеке появляется что-то движущееся. А на мне ни лоскутка. Отчаянно хватаюсь за одежду, пытаясь прикрыться.

– В чем дело? – резким голосом спрашивает Война. Его взгляд следует за моим.

Там человек, которого я своим испугом только что обрекла на смерть. Но Всадник, заметив его, успокаивается.

– Не волнуйся, жена. Это один из моих.

– Один из твоих?

Кого он имеет в виду – одного из своих солдат? Мне совсем не улыбается, чтобы кто-нибудь из них увидел меня голую.

– Воскрешенный мертвец, – объясняет Война.

Волоски на моих руках встают дыбом. Я почти забыла о его мерзкой способности поднимать мертвых. Я снова смотрю на фигуру вдалеке.

– А здесь ему что нужно?

– Мириам, моя нежить бродит повсюду, где я нахожусь или находился. Они патрулируют каждый клочок земли, которого я коснулся.

Уж это-то я поняла еще после встречи с его зомби в Ашдоде.

– И долго еще они будут патрулировать город?

– Всегда. Захватив территорию, я ее уже не отдаю.

Жуть какая. Везде, где побывал Война, остается его нежить – не спит, не умирает и всегда охотится.

На ходу заправляя за ухо прядь волос, я отодвигаюсь от Всадника, и он это замечает. Я все время забываю о его истинной природе.

– Ты много раз видела, как я убивал, Мириам, и все же это тебя беспокоит?

– Конечно, меня это беспокоит, – подтверждаю я. – Из-за этого мне страшно к тебе прикасаться.

Лицо Войны… В его глазах снова жестокость, но на миг – на краткий миг – я вижу в них боль. Абсурдно даже допускать, что стихия, сила природы, какой является Война, способна чувствовать боль. Но… может быть, я не единственная, кто чувствует себя уязвимым, если снять с него одежку.

– Но ты будешь прикасаться ко мне, – говорит он. – Будешь, если хочешь, чтобы ваши голубятни оставались нетронутыми – и, думаю, нет необходимости напоминать, как легко я могу отменить все послабления, которые ты выторговала для своего рода.

– Выторговала, – повторяю я.

Теперь уже я чувствую себя оскорбленной – оскорбленной, использованной и грязной. Неважно, что вся эта ситуация была моей идеей и что именно это я и делала – выторговывала и покупала для своих собратьев шанс выжить, – меня все равно обжигает обида, когда слышу, как говорит об этом Война. Как о холодной сделке.

Встаю в полный рост, совершенно голая, и мне наплевать, что видит Война.

– Рада, что мы оба понимаем, что это просто сделка, – я начинаю одеваться. – Не хотелось бы, чтобы у тебя создалось впечатление, будто я действительно хочу тебя.

– О, ты хочешь меня, – самодовольно произносит Всадник.

Я натягиваю штаны.

– Пошел ты в…

– Не сейчас, только когда ты полностью сдашься.

Хватит, хватит! С меня хватит. Одевшись, я бреду прочь.

– Ты поедешь обратно со мной, – распоряжается Война.

Показываю ему средний палец.

Пройдя метров двадцать, краем глаза я замечаю движение. Оборачиваюсь и вижу, что в мою сторону бежит зомби. Закричать я не успеваю, но, не стану врать, немного подпускаю в трусы при виде бегущей ко мне твари.

Война стоит на покрывале и, натягивая штаны, наблюдает за нами.

– Ты что творишь? – кричу я Войне, не в силах оторвать глаз от зомби.

Мертвец несется ко мне. И я бросаюсь бежать. Успеваю пробежать с полкилометра, прежде чем тварь меня настигает. Мы падаем и начинаем кататься по занесенной песком земле.

Боже мой, ну и вонь! Мои ноздри будто кто-то насилует. Меня вот-вот вырвет. А когда, наконец, удается рассмотреть это страшилище, у меня вырывается дикий вопль. Он не из недавно умерших, вроде тех, с кем я сражалась в предыдущем городе. Кожа зеленовато-серая, она гниет, отваливаясь кусками и обнажая полуразложившиеся внутренности.

Зомби тащит меня, пытается поднять на ноги. К нам подъезжает Всадник верхом на Деймосе. Останавливается рядом, протягивает руку.