– Да, но только кукушка отказывается от своих яиц добровольно. Дарует им свободу, как в свое время Всевышний даровал свободу человеку. Свободу выбора, свободу отвергнуть своего создателя. Страшную, если вдуматься, свободу. Дружба и любовь – та же свобода. А ведь не каждый отец предоставит своему сыну даже возможность стать свободным или блудным – предоставит и стерпит.

– Может, отец и стерпит, – взорвался Петр, – только я тебе не отец и терпеть этот бред больше не намерен. Давид, как же тебя угораздило-то попасть в этот орден? Какой буль, какой гуль? Какие яйца? Как они тебе голову-то заморочили. Буль – это же простое звукоподражание воде, а яйца – это всего лишь яйца. Вот голову-то заморочили парню!

– Были у меня в жизни проблемы, ты же знаешь. А в яйцах действительно сокрыта страшная сила. Даже Александр Македонский на дно морское опускался в стеклянном яйце, чтобы в новый мир проклюнуться. Помнишь, об этом еще Горан рассказывал. И недаром после великого опьянения лучше всего опохмеляться сырым яйцом.

– Да что это за проблемы – яйца! – возмутился Петр. – У всех мужиков такие проблемы.

– У меня, считай, умножай на четыре. И ты меня не переубедишь. – Порошкански резко повернулся к стене, давая понять, что разговор окончен. – Давай досыпать.

Понимая, что Давид его переговорил, если не сказать грубее, а сейчас хотел еще и перемолчать, Петр решил подойти с другого конца – поговорить по душам, как в детстве.

– Вот сейчас возьму и откажусь от твоих жен разом и скопом! Что тогда скажешь?

– Не отказывайся, они хорошие, – повернулся Давид лицом назад к Петру. – К тому же Айгюдь имеет русские корни.

– Русские? – заинтересовался Петр, питавший страсть ко всему русскому.

– Да, ее прадед из тех офицеров, кто служил Ахмету Зогу. Помнишь, когда в июне 1924 года в Албании произошла буржуазно-демократическая революция и к власти пришло правительство православного епископа Теофана (Фана) Стилиана Ноли, и правителя Ахмета Зогу изгнали вон из страны.

– Это когда в Тирану прибыла советская миссия во главе с разведчиком эсером Аркадием Анатольевичем Краковецким, – уточнил Петр, – чтобы установить коммунистический режим в стране и сделать Тирану центром «экспорта революции» в соседние страны?

– Да. Однако попытки реформировать самую отсталую страну в Европе с помощью коммунистических методов провалились. А тут еще Ахмет Зогу решил взять реванш и скинуть епископа. Объявив себя потомком Александра Македонского, Зогу собрал армию, в основном из подвластных ему албанских племен матьян, живших в королевстве сербов и хорватов. А для организации артиллерийской батареи и пулеметного дивизиона были приглашены имевшие боевой опыт русские эмигранты – лучших профессионалов на Балканах вряд ли можно было найти. Командиром Русского отряда по рекомендации сербской стороны был назначен полковник русской армии на сербской службе М. Миклашевский. Вот Айгюдь – потомок того самого Миклашевского.

Петр слушал рассказ Порошкански о первых отрядах УЧК (армии освобождения Албании) во главе с русскими офицерами с большим интересом. Впервые Давид рассказывал ему о своих женах.

– В Айгюдь сразу чувствуется порода. Белая кожа, стать, а манеры какие! – продолжал нахваливать жену Порошкански. – Недаром после эпопеи за деревню Пешкопея части Ахмета Зогу в авангарде с русским отрядом начали наступление на столицу Албании и вошли в Тирану.

– Как же они выжили в фашистские времена?

– Трудно бывало. Особенно в период конфронтации Энвера Ходжи с Хрущевым. Но мои жены молодцом, справились и выжили. Эсфирь вообще семь небес рая. А взять Фериде. Она из западной Боснии, мать из Травника, отец из Яйце – города, где был подписан договор об образовании Союзной Республики Югославии. Там же Югославия и закончилась. После того как хорваты в «Июньские зори» зачистили пойму Неретвы и вытравили всех боснийцев из Травника, у Фериде без вести пропали родители и брат. Сама Фериде приехала к своей троюродной тете – моей жене Хурхуд. Хурхуд у меня сладкая и добрая, как хурма. Мы уговаривали Фериде остаться. Но она снова и снова уезжала на поиски семьи. Приедет, поживет пару дней. Затем утром соберется тихонько, наденет старое драповое пальто и, никому ни слова не говоря, уедет. Так до сих пор и не успокоилась. Все письма шлет в различные фонды и организации, занимающиеся поисками пропавших без вести. Она и тебя так же искать будет, если ты пропадешь.

Выслушав душещипательную исповедь Порошкански, Петр посидел немножко на кровати, пытаясь собраться с мыслями. Но ничего не получалось. Чтобы избавиться от бреда всего сказанного, Петр резко встал и подошел к окну. Пригостиничный сад зацветал утренними сумерками. Воздух переполнял запах соцветий табака и винных ягод. Отчего становилось еще тревожнее.

В театр пошли втроем: я, Рауль и Эрик. Жан как раз в этот вечер – вот влип по уши – сидел вместо нянечки с Марининой Какой.

К театру подошли за час до начала спектакля, боялись, что билетов не будет. Как выяснилось, поспешили.

– Странно, – сказал Рауль, – у нас в Канаде билетов не достать за месяц.

– А у нас за месяц даже прыщ не вскочит, – заметил Эрик.

Не зная, чем заняться, мы выискивали на портретах на фасаде театра, среди афиш и проходящих мимо фив кандидаток на безумный секс.

– Вам в другую сторону, – сказала билетерша, когда мы вслед за толпой ринулись в театр.

– А какая разница?

– Разница в местах, у вас билеты в амфитеатр.

– Конечно, в театр, – подтвердил я.

– В амфитеатр, – поправила старушка.

– Бинокль возьмете? – спросила раздевальщица или гардеробщица, в общем, бабушка номер два.

– А что это изменит?

– Будут показывать стриптиз. – Бабуля нам подмигнула. – Разве не знаете, сейчас ни один спектакль не обходится без стриптиза. Стыдно, молодые люди, так редко ходить в театр.

– Возьмем, возьмем, – закивал лысой башкой Эрик.

– Сто рублей.

– Бабуля, это же грабеж среди белого дня!

– Да, что мы в трусы стриптизершам закладывать будем?

Как только третья старушка-смотрительница, станцевав нижний брейк челюстью, указала костлявой рукой на наши места и ушла, мы перебрались на самый верхний ряд, с ее глаз подальше.

– Давай наливай, – тут же скомандовал Эрик.

– Подожди, все-таки мы в амфитеатре. Неудобно как-то.

– Да, неудобно, – согласился я, сдирая зубами фольгу с пробки.

Весь первый акт мы наблюдали за тремя алкоголиками, как те пили-выпивали-накачивались. Жутко хотелось выйти на сцену и присоединиться.

Когда уже начали захлебываться слюной, Рауль принялся разливать по пластиковым стаканчикам вермут. Эрик по привычке жег зажигалку, чтоб всем поровну.